Ты что натворил зачем ты в меня кончил

Стал двигать в ней членом. Сначала медленно. Но, похоже, уже это причиняло Инге неудобства. Чтобы не перебудить весь дом, она зарылась лицом в подушку. Я же поддерживал её таз, чтобы он не упал. Я перегнулся через сестру и, не переставая двигать членом в её узеньком проходе, стал мочку её уха и целовать шею.Вообще её мучения были недолгими. Я почувствовал, что сперма вновь поднимается от яиц к концу. Резко я выдернул его из попки, которая была так гостеприимна. Пока я стягивал презерватив, успел краем глаза посмотреть, что я натворил. У Инги между её чудесных белых булочек зияла большая черная дыра. Мне даже показалось, что её края пульсировали.Я успел избавиться от презерватива и, оттянув край чулка на ножке Инги, выпустил весь белый соус туда. Может это и странно, но я видел это в одном порнофильме. Теперь Инга оторвалась от подушки и села рядом со мной. На глазах у неё были слёзы.– Я сделал тебе больно? – спросил я. – Прости.– Да нет, – Инга заулыбалась. – Ничего. Мне все равно понравилось.– А где лучше? – спросил я. – Спереди или сзади?– Спереди, – тихо ответила Инга.Я разлил остатки вина, и мы стали пить.– Слушай, – вдруг спросила Инга. – А зачем ты мне в чулок кончил?– Ну, ты же все равно их завтра стирать будешь, – ответил я. – Ведь так?– Так – то оно так, – сказала Инга. – Но я хотела проглотить твою сперму. Попробовать её на вкус.– Так, пожалуйста, – сказал я. – На нём ещё осталось немного.Инга слизала капельку спермы с головки моего члена.– Ну как? – спросил я.– Гадость, – внезапно ответила Инга. Но, увидев смятение на моем лице, добавила. – Шучу! Вкусно, но мало.– Не беспокойся, – успокоил её я. – Мне почему – то кажется, что у тебя ещё будет возможность попробовать. И не раз.Прошло несколько лет. Насчет того, что я сказал "и не раз", я обманулся. После той ночи мы с сестрой стали более раскрепощенными, смогли договориться с родителями по поводу наших взаимоотношений с противоположным полом. Как всегда, закавыка была лишь в том, кому первым начать диалог. Так что через пару месяцев у меня

Теткин крик резанул по ушам.

— Валерка, негодник! Ты где?

— Здесь я, у себя.

Тетка появилась в проеме двери закутанная в халат.

— Ты чего вчера натворил? Сознавайся!

— В чем сознаваться?

Валерка был спокоен. Грехов за собой он не помнил. Тех, за которые тетка могла накостылять по шее. И угораздило же родителей оставить Валерку под присмотром тети. Тоже мне, тетя! Старше на пяток лет, а корчит из себя Бог знает что. Валерке самому уже скоро восемнадцать и потому он воспринимал себя почти что взрослым.

— Ты зачем меня раздел? Думаешь слегка выпила, так ничего и не помню?

Изнутри жарким стыдом, более жгучим, чем крапива. Ему стало ужасно жалко мать, которая так тревожилась понапрасну и готова была все сделать для того, чтобы ему было легче.– Мама… – начал он, уткнувшись носом в одеяло, – мама, ты это зря… Я ведь не больной совсем. Ты только не говори никому, ладно? Это я… крапивой так, нарочно.– Да что ты болтаешь-то? Лежи тихонько, заснуть старайся.– Да неохота мне спать!Володя откинул одеяло и спустил ноги с постели. Он вытянулся, лежа на спине поперек кровати, пока не достал подошвами пола, пробежал босой, стуча пятками, через комнату и сам стал в угол носом.– Погоди!.. Какая крапива? Ты что это? Ты что это натворил? Ты что это такое придумал? – так и обомлела Евдокия Тимофеевна.Из угла сквозь сопение и всхлипывание донеслось:– Мама, ты не сердись, я думал, тебя не позовут… я думал, только поставят градусник, и все…– Да зачем же тебе все это понадобилось? Горе ты мое! Разнесчастная я мученица с тобой! Ты что это придумал?Теперь уж пришлось во всем сознаться. Евдокия Тимофеевна терпеливо слушала. Она знала, что Володя в конце концов никогда не соврет, если чувствует за собой вину.– Что ж ты такую кутерьму-то, безобразие такое натворил? Людей перепугал, меня чуть не до смерти… Попросил бы, дала бы я тебе этот окаянный градусник, раз уж он тебе так понадобился.– Да мне тебя жалко было. У тебя градусник только один, а в детском садике их много.– Гляди, какой расчетливый, – раздался низкий, грудной голос от входной двери.Володя поглядел искоса через плечо и увидел соседку по квартире, толстую Алевтину Марковну, портниху, которую ребята звали «Алевтина из ватина».– А я-то зашла наведаться. Сказали, что у Вовочки скарлатина. А он вон какой сообразительный! Ну, скажи на милость, до чего теперь дети понимающие растут, до чего же с малых лет практичные! Ну, Евдокия Тимофеевна, это у вас хозяин будет, свое добро бережет. Молодец, Вовочка! Это уж вырастет у вас скопидом.– Погодите, Алевтина Марковна, – остановила ее мать. – Вы нас извините, мы уж тут сами меж собой договоримся, а потом милости просим, заходите.– Ах, извиняюсь, не знала, что помешала воспитанию, – фыркнула Алевтина Марковна и, круто повернувшись всем своим

Как поношенные сапоги! — Теперь в голосе звучал явный гнев и вновь я начал ощущать дикую злобу и ненависть ко всему живому, с размаху ударил в стену кулаком и заорал от боли.— Прекрати калечить наше тело! — Завопил голос, я упал на четвереньки и замотал головой.— Что значит наше тело!? — В панике заорал я.— Успокойся. Дыши, давай. Медленно, вдох, вы-ы-ы-ы-ыдох, вдох, вы-ы-ы-ыдох, вот так... — Слегка обеспокоенно заговорил незнакомец, заставляя меня унять бушующий в груди вулкан гнева.— Кто ты такой? И почему ты в моей голове? — Слегка успокоившись, спросил я мысленно.— Я не помню своего имени, можешь звать меня Владимиром. А в твоей голове я по твоей вине и потому что ублюдочному выродку демону взбрело отдать тебе мою память. Эта тварь думает, что я давно мёртв, что моё сознание растворилось в адских миазмах, но я некромант, а значит всегда найду лазейку. — Злобно и самодовольно сказал мой новый знакомый, я сел на пол и заморгал, начал медленно осознавать то, что только что натворил, сердце сковал ужас.— Не убивайся так, это всего лишь бестолковые деревенщины. — Фыркнул Владимир.— Но они же... Они же живые люди. — Я обхватил руками голову, не в силах поверить в произошедшее и в то, что это сделал я.— Ну... Не совсем ты, я тебя... Скажем так, подтолкнул... — Слегка замялся Владимир.— Но зачем? — Тихим шёпотом спросил я, глядя в одну точку на полу.— Что значит зачем? Ты как жалкий червяк испугался каких-то мужланов, побежал сломя голову не знамо куда, я не мог спокойно