Ануслингус

Автор: � | 2025-04-15

Кунилингус,ануслингус, золотой дождь . Крупный план порно на русском языке для телефонов и планшетов. Кунилингус,ануслингус, золотой дождь . Нормально ли то, что твоему мужчине нравится ануслингус? Абсолютно. А почему именно – читай в статье Ануслингус, анилингус, римминг – всё это

Ануслингус с двойным аналом - 354 порно роликов. Смотреть Ануслингус с

Порно рассказы: Соседка ануслингус - секс истории без цензуры Лучшие истории про секс на тему Соседка ануслингус, всего в нашей базе 2220 результатов, возбуждающие ваше воображение порно рассказы, собраны в одном месте, для удобства выбора и чтения. Эротические и порно истории про секс в жанре Соседка ануслингус содержат в себе реальный или вымышленный рассказ о сексуальных приключениях главного героя, в различных эротических ситуациях с чувственным сексом, любовными романами как вымышленными так и описанными по реальным событиям. Мы собрали самые извращенные сюжеты порно историй в жанре Соседка ануслингус, самые развратные сцены без цензуры! Выбирай понравившийся рассказ про сексуальные и порно приключения, наслаждайся эротической фантазией авторов. quot добраяquоt соседка - часть 10 — Куда ты на ночь глядя собралась Оксана....?— в прихожею зашёл поддатый Михалыч со пустой бутылкой в руке.— У нас выпивка закончилась а ты уходишь. Чем мне гостей угощать....?— спросил у моложавой жены её возрастной муж с большим пивным пузом. Тётя Оксана в это время стояла нагнувшись, одевая... Соседка и её дочь К нам зашла соседка. На минуточку, как всегда. Правда эта минуточка иногда растягивается на часы. Они с мамой успевают поговорить, попить чай, покушать, снова попить чай. При этом не замолкают ни на миг, разве что молчат когда рот чем-то занят. В этот раз зашла не совсем во время. Мама как раз... Соседка (вика и витя) Не знаю почему, но я пропустила и не разместила этот один из первых своих рассказов о приключениях моих любимых Вики и Вити. Исправляюсь...— Фу-у, ты чего трубки не берешь, я уже переживать начала, - из динамика телефона, включенного на громкую связь, донесся встревоженный голос Вики.— Что,... Соседка тетя настя. часть 3: сестра Стоял жаркий августовский пятничный день. Я, первым делом придя с работы, направился в ванную, принять охлаждающий душ. Тело изнывало от жары, хотелось на озеро, там занырнуть и сидеть по горло в воде, наслаждаясь прохладой. А поскольку в нашем городе нет ни озер, ни речек, приходиться охлаждаться... Соседка тетя настя. часть 2: сантехник Сегодня выходной. Родители с утра уехали на дачу, а меня оставили наводить порядок в квартире. Это меня очень обрадовало, поскольку два дня я был в полном своем распоряжении. Проснувшись, я потянулся, откинул одеяло, под ним, как всегда по утрам стоял на дыбах мой «ретивый конь», сняв трусы, я... Соседям нужно помогать. соседка без трусов Заселился я в новый дом, купив в нём квартиру. Дом из разряда новостроя, жильцы в нём все сплошь новые, ещё не перезнакомились между собой. Возраст

Ануслингус - Порно рассказы и истории

Мне раньше намеченного срока, делов то..."- ответил я. Катя достала нож и поднесла к шее рабыни, затем провела по лицу. -" Если посмеешь выкинуть какой нибудь фокус, я тебе ебало твоё мигом разрисую. Поняла ?" Мы перезвонили на номер её матери. Рабыня ответила на все вопросы родительницы, уверив, что она здесь надолго и уже обустроилась на новом месте. -" Ну вот, хорошая сучка, а теперь бегом стирать, да поцеловать каждую вещь не забудь, её хозяйка твоя носила." Достирав, рабыня подошла к Кате и встала на колени -" Я закончила, Госпожа Екатерина, какие ещё будут указания". -" Ну... во-первых, перемещение по квартире всегда должно быть строго на коленях или на четвереньках. Во-вторых избавляйся от собственного "я", называй себя " Ваша собственность". Как тебя будут звать для окружающих мы определим чуть позже, но про своё старое имя ты можешь забыть. Ну и в-третьих, я когда в туалет ходила, не очень хорошо вытерлась, но хотелось бы получить качественный отлиз своей задницы. Приступай, блядь". Катя легла на диван, приказав рабыне самостоятельно снять с ней трусы. Сука посмотрела на не совсем чистый анус Госпожи, который должна обработать, но приказ есть приказ- аккуратно лизнув несколько раз край кольца, рабыня немного посмаковала вкус, привыкая к нему. -" Глубже язык свой засовывай, прям в дырку". Обхватив задний проход Госпожи ртом, рабыня зашевелила языком. -Пффффф- раздался шипящий звук. -" Рот не отрывать, продолжай. То что тебе прилетело глотай." Отвратительный запах газов Госпожи казался рабыне пыткой, настолько едкий он был, однако её обязанностью было то, чтоб этого не почуствовала Катерина. Она продолжила лизать, а Госпожа специально потужившись выдала ещё одну порцию в рот чмошницы. Полчаса она её мучала подобным способом и наконец приказала принести влажные салфетки и вытереть свой зад. -" Я очень люблю ануслингус, поэтому делать ты его будешь часто. Ну а это, лёгкий побочный эффект, тебе же понравилось дышать таким воздухом?" Рабыня утвердительно кивнула-" Да Госпожа Екатерина дышать Вашими газами это честь для Вашей собственности". -" Вот, считай уже освоилась в своём положении. А сейчас тащи лак, сделаешь мне педикюр" Мы с Ирой трахались в нашей комнате, не обращая внимания на развлечения Кати, однако пришла пора убирать сперму,

Мой мужчина любит ануслингус. Нормально ли это?

Размеренно, без спешки, со знанием дела, Лера нахлёстывала плетью по дёргающейся, ещё не зажившей после ночной порки Олежкиной попе. Плётка со свистом рассекала воздух, и с короткими резкими щелчками падала на его кожу. Уча подруг примером, она отводила плечо назад с полуповоротом тела, одновременно оттягивая локоть, на обратном движении заставляла плётку изогнуться "змейкой", и уже под самый конец, резко срабатывая кистью руки, выпрямляла плеть, отчего сила и резкость удара удваивались, и щёлкнув ею по попе начиная с кончика, наносящего самую сильную боль, она таким же резким движением протягивала руку назад, одновременно отдёргивая взад и правое бедро. Делала паузу, дожидаясь пока пройдут судороги по Олежкиному телу и распространится боль, чтобы боль от следующего удара не "тормозила" предыдущую, пока вздуется рубец, и вновь делала взмах, ловко и метко раскладывая ему по попе кровавые рубцы. Положив два таких один подле другого совершенно вплотную, она следующим ударом попадала в самую середину между ними, и тогда Олежка ещё сильнее юлил и дёргал попой, насколько это было возможно под весом державших его девчонок... Или она наносила удар почти горизонтально, под небольшим углом, попадая в самый низ попы, там где ноги переходили в аппетитные холмики, что было больнее всего. В этот момент Олежка вскидывался ещё сильнее, сам того не зная, что подаётся навстречу плётке, а Лера ещё пару-тройку раз стегала по одному и тому же месту. После каждых семи-десяти ударов она обильно орошала его попу водой, и продолжала хлестать по мокрой коже.

После двадцатого удара, когда она в пятый или шестой раз стеганула его по одному и тому же месту, Олежка не выдержал, кое-как вывернул прижатое к подушке лицо, и заорал диким голосом, умоляя о послаблении. Но совершенно безразлично через десяток секунд последовал следующий удар, а до этого сосчитавшая - "Двадцать два!" Женька вдруг сказала - "Пятнадцать!".

Олежка рванулся, забился, и не столько от жуткой боли, сколько от этого пересчёта.

- Госпожа Женя, должно быть 23! Зачем! - завопил он.

Но Женька лишь снова уткнула его лицо в подушку, крепче села на голову. Следующий хлёсткий удар.

- Пять! - посчитала она.

Обезумевший от боли Олежка не сразу понял, какую непростительную вещь он сделал - начал поправлять госпожей! Теперь до него дошло, что из-за одного вскрика он получит ударов более чем на полтора десятка! И, кусая и жуя подушку, он продолжал лишь взвывать и мычать, да после каждого удара подпрыгивать и дёргать попой...

Наконец Женька сосчитала - "Двадцать пять!". Лера прекратила истязание, придержала Олежке ноги, пока Марина освобождала место, и сама встала своими острыми коленками на его отдавленные затёкшие ступни. К слову говоря, в дальнейшем Олежка заметил, что при порке Женька сама старалась драть в последнюю очередь, после всех подруг, по уже исхлёстанной попе, когда её удары доставляли наибольшие мучения.

Марина также сбрызнула его попу водой, поиграла плёткой по Олежкиному телу, и даже дольше, щекоча его распухшие, набрякшие кровью рубцы, точечно прикасалась кончиком между ягодиц и с хихиканьем проводила сверху вниз, затем пощекотывала между ног. И вдруг резким взмахом руки щелканула с такой силой, что у Олежки захолонуло дыхание. Он затрясся, задрыгал бёдрами. Лера только сильнее вцепилась ему в икры чтобы он не вырвал ступни из-под её колен. А Олежка завывал, его било словно в падучке - сумасшедшая боль просто заполнила всё его существо.

Марина пропустила плётку через кулак, натянула её назад, и вновь стала пощекотывать Олежку по коже. И снова удар, и опять он начал трястись и корчиться...

- Во корячится! Как корамора! Эть! - приговаривала Марина, нанося следующие и следующие удары. Она тоже пару раз обрызгала водой, и не только попу, но и спину между лопаток, будто возвращая его к чувствам как бы заранее. Олежка начал было уже терять сознание, когда прозвучало "Двадцать пять!".

Пока Лера менялась с Мариной местам, а затем вместо Женьки взобралась Олежке на голову, ему дали немного передохнуть. Женька тоже смочила ему попу, затем стала сгибать и растягивать плеть. Громко и звонко щёлкнула ею в воздухе.

- Ну что мой хороший, позабавимся?! - посмеиваясь, плотоядным голосом произнесла девушка. - Безо всяких прелюдий вроде щекотания кончиком плети, только сильно хлопнув его ладонью по ягодице, она с полного маху стеганула Олежку наискось попы, от самого низу и почти до поясницы. Второй удар - сверху вниз, как бы крест-накрест. Теперь, ожидая когда Олежку прекратит корчить, она провела как с нежностью кончиком плётки ему по середине попы, и затем хлёстко щёлкнула кончиком около щели, задев немного внутри. - Оппа! Красавица жопа! - и Женька несколько раз прошлась по низу попы, попадая концом в середину.

- Погодите-ка, - сказала Женька после счёта "Двадцать пять!", - что-то он вёл себя непослушно! Добавлю-ка я ему от себя! Ат-тата! Ат-тата! Ат-тата! - она прошлась плёткой с такой силой, что Олежке показалось, будто у него лопаются глаза. - Вот теперь - то, что надо! Сто и один кнут! - Женька хохотнула и звучно шлёпнула его по попе.

Если бы Женька не делала более долгих пауз между ударами, явно наслаждаясь беззащитностью жертвы, заставляя Олежку выжидать подольше следующих ударов, он возможно бы и потерял сознание. Но он всё-таки дотерпел до конца, и когда его отпустили, полуобезумевшего, он не смог пошевелить ногами, так были отдавлены и затекли вывернутые в разные стороны ступни ног.

- Чего развалился, ещё хочется плётки? - прикрикнула Лера, выдёргивая из-под него подушку. - А ну на бок поворачивайся! - Олежка услышал шорох клеёнки.

Почти сразу же после порки он был положен под клизму. Разумеется, сопротивляться он не мог, да и не стал бы, хоть он и плакал украдкой, что ему снова делают столь постыдную и мучительную процедуру; держать его не было нужды, а клизму ему ставила Женька. Олежка лишь дёрнулся, захрипел и застонал когда она раздвинула ему его дико болевшие, раздувшиеся как шар ягодицы. Та дала ему крепкого шлепка.

- А ну цыть! Лежать спокойно! А то ещё разрумяним твою жопу! - Женька обмазала ему анальное отверстие гелем для страпона, и достаточно аккуратно вставила в Олежкину попу длинный наконечник. Пошла тёплая вода, распирая его живот.

Первую половину клизмы Олежка выносил достаточно спокойно. Но затем давление в животе начало становиться совершенно невыносимым. Он ёрзал, сучил ногами, начал стонать и подвывать.

- Смотри у меня, если уронишь хоть каплю! Это будет считаться, что не додержал клизму до конца! Мы ведь измерим, сколько там останется, и за каждые недодержанные 100 грамм ты получишь по десять ударов! И даже не этой плетью, а чем-нибудь покрепче и пострашнее!

От ужаса Олежка сразу забыл все неприятные ощущения в животе. Они просто как исчезли. Женька в свою очередь так развернула наконечник у него в дырочке, что как бы заперла выход - сноровка в этом деле была видать у девок изрядная. Она всё-таки приостановила воду, а оставшуюся стала вливать более слабой струёй. И потому он кое-как, еле-еле, но выдержал до конца эту крайне мучительную процедуру. Олежка только боялся, что ради того, чтобы был бы повод выпороть его ещё раз, его заставят некоторое время выдерживать в себе воду, пока у него из попы не прольётся хоть сколько-то. Но Женьке, как и всем остальным, уже не терпелось воткнуть в его попу страпон, и потому, вытащив наконечник клизмы у него из попы, она за цепочку рванула его с кровати.

- Швыдче в сортир! Прольёшь хоть сколько по дороге - считай, полсотни горячих уже твои!

Спотыкаясь и неуклюже подпрыгивая на скованных руках, Олежка на четвереньках поспешил в туалет, едва удерживая рвущуюся в дырочку воду. И только он успел плюхнуться на унитаз, как мощный водопад вонючей жижи хлынул у него из попы. Женька снова сидела за полузакрытой дверью, держа его за цепочку.

- Во как из него плюхает! Так что не зря мы его залили по самые гланды! - судачили девки за дверьми. - Ну, ты, там! Опростался? Долго ещё думать будешь?

Олежка поднатужился, затем привстал и потоптался. Ему снова освободили от браслета правую руку, а Женька зажала его голову промеж ляжек. Опять она вставила в его попу наконечник, и с силой прошерудила внутри, позволила сесть на стульчак. Удостоверившись, что в нём нету остатков воды, его заставили вытереться, и плёткой погнали обратно в комнату, где он вновь был пущен на круг.

На этот раз первой его имела Женька. Нисколько не церемонясь, она заставила Олежку встать на колени перед кроватью и грудью опереться на неё. Сильно и грубо раздвинула его распухшие лилово-чёрные ягодицы, и засадила страпон. Но теперь у Олежки главная боль была не от проникновения в попу этого предмета, а от всякого прикосновения к ягодицам, особенно когда она, вгоняя страпон на всю глубину, временами сильно шлёпала, и крепко прижималась ляжками к его попе. Женька же, обхватив его снизу под бёдра около живота, натягивала и натягивала Олежку на страпон. Работала она длинными фрикциями, медленно вытягивая и с силой вгоняя страпон на всю его длину. Наконец она получила оргазм, и немного отдохнув, заставила Олежку тщательно слизать выделения с её бёдер.

Вслед за нею его имела Лера. Ей снова захотелось напялить его в положении на спине, с подушками под копчиком. Но когда она грубо и сильно схватила его за исполосованные ягодицы, к которым невозможно было и прикоснуться, Олежка взвыл диким криком. И тут же получил такую оглушительную пощёчину, что на миг потерял соображение.

- Это что такое?! Всыпать ещё?! - прикрикнула Лера. Но всё-таки она взяла его немного выше болевших ягодиц, почти у самой поясницы, и не спеша, с раскачиванием, вошла в него. Но то ли воспоминания о том, как он корчился под её ударами, то ли его недавний вскрик, но что-то воздействовало на неё внутри, и очень скоро она забилась и затряслась от сумасшедшего оргазма. Отвалилась, тяжело дыша. И через пару минут отстегнула "браслеты" от Олежкиных ног и застегнула руки, схватила его за волосы, и заставила вылизать и мощно засосать свою пизду, облизать ей ляжки, а потом и анус.

- О, дырявый, да ты, я смотрю, о чём-то размечтался?! - с этими словами пришедшая Марина больно стеганула Олежку пластиковым прутом. - Прыгай на кровать, и - раком! Да не так, придурок! Жопку повыше, спину прямо! Ещё, ещё вздёрни свою каку! - прут несколько раз обжёг ему попу, а сама Марина стала переподтягивать ремешки страпона, стараясь как-то по-особенному приладить его на себе. И сам страпон Олежке показался каким-то необычным, ему даже, как он решил, что почудилось, будто там на конце виднеется отверстие.

А Марина тем временем взобралась на него, после нескольких усиливающихся толчков засадила страпон, и вдруг замерла, совершенно расслабленно лёжа на Олежке. И тут он почувствовал, как ему вовнутрь вливается что-то горячее, одновременно распирая кишечник. Только сейчас до него дошло, что она пописала в него, а страпон, действительно со сквозным отверстием, в данном случае сыграл роль наконечника клизмы. Моча, обладающая сильным раздражающим действием, сразу стала "проситься наружу", но разве же госпоже было до этого! Она то в убыстрённом темпе, переходящем в скачку, то медленными длинными фрикциями с усилиями на последнем движении гоняла страпон в попе у Олежки. Продолжался весь акт достаточно долго, или просто ему так казалось. Поскольку он едва сдерживался, ему казалось, что бурлящая в его кишечнике моча, несмотря на столь толстую затычку в его анальном отверстии, вырвется и загадит кровать. Что тогда будет с ним - он ужасался даже предполагать. А Марина, словно бы в насмешку, так и продолжала ходить и ходить в его попе, и никак не могла насладиться. Она то тёрлась бёдрами об его исхлёстанные ягодицы, причиняя дикую боль, то "полоскала" грудями по спине. Затем начала всё сильнее и сильнее нашлёпывать его с боков по попе. Эти шлепки были бы болезненны и для совершенно нетронутой кожи, а уж болевшая на всю глубину и словно обожжённая Олежкина попа - можно себе представить, чего ему стоило, чтобы не взвыть и не взмолиться! Только страх перед поркой, которую, он знал, ему не вынести, заставлял его терпеть меньшие мучения.

Но вот по телу Марины прошла судорожная дрожь, ещё и ещё раз, всё сильнее и сильнее. Она застонала, даже зарычала, её всю свело как в судорогах, и в следующие секунды Олежкины ягодицы были залиты слизью её выделений. Отдышавшись с минуту, она резко, с вывертом, выдернула страпон и рванула Олежку за цепочку.

- Тикав до сральника! Швыдче! Нагадишь хоть каплю, хоть пятнышко - запорю до полусмерти!

Олежка, не вставая на четвереньки, лишь согнувшись в три погибели, за что получил несколько хлёстких ударов цепочкой и угрозы поркой, едва добежал до унитаза. Вся бушующая в нём моча вместе с какой-то кишечной слизью одним духом рухнули из него.

- Чёй-то с ним? - высунулись Женька с Лерой.

- Это я, получается, сделала ему уриновую клизму! Свежайшую, напрямую! Прямиком - ИЗ - и В! - захохотала Марина.

- Ого!

- Ну, ты придумала!

- Пить он не смог, пришлось заливать с обратного, с заднего хода!

- Теперь желательно промыть ему систему, чистенькой водичкой!

- Это я и сама знаю! Только хотела сказать, пусть кто-нибудь принесёт сюда клизму, и подержит её! - Марина схватила Олежку за волосы и за ошейник, прижала лицом к своему лобку, повозила кругами, и втиснула к себе между ног. Он уже на автомате знал, что следует делать, и постарался полностью удоволить госпожу - вылизал у неё внутренние стороны бёдер, облизал и засосал её клитор, массируя носом точку "G", с особым тщанием облизал губки и проник вовнутрь языком. Марина сладостно постанывала, слегка извиваясь, по её телу волнами проходила мелкая дрожь. Наконец она вскрикнула, ещё плотнее прижала к себе Олежкино лицо, волна судорог прошла по ней так, что она едва не упала.

Через минуту Женька поднесла наполненную клизму. Марина, даже не дав Олежке подтереться, крепко зажала его голову промеж ног, заставила приподняться. Взяла под живот, и погрузила наконечник в его дырочку. Женька держала мешок клизмы так, чтобы шланг не был бы слишком натянут.

Как и парой часов раньше, первая половина клизмы проходила у него без сильных неприятностей; затем всё-таки вода стала доставлять неудобства. Олежка топтался, подёргивал попой, но Марина только крепче сжимала бёдрами его шею да слегка похлопывала кончиком цепочки то по одной, то по другой его ягодице, предупреждая, что ему грозит, если вдруг у него непроизвольно из попы брызнет вода. Олежка мычал, почти что притопывал ногами, сгибая и разгибая колени.

- Ого, сейчас он кажется пустится в пляс! - подсмеивалась Женька.

- Так ведь гармонист, сам бог велел! - вторила Лера.

Буквально на последних граммах воды у Олежки из попы вытекло несколько капель. Крепкий удар цепочки обжёг ему попу. За ним последовали ещё несколько. Он втянул в себя анальное отверстие, и тут в клизме хлюпнуло и как бы тонко проныло. Марина извлекла наконечник, дала вытечь из шланга последним каплям воды, и посадила Олежку на стульчак.

- Ну смотри ж ты у меня! Не сегодня, так ти завтра выдеру так, что с неделю не сможешь сесть на жопу! - прошипела ему Марина.

С шумом и гулким плеском мощная струя ударилась в унитаз. Сейчас Олежку не торопили. Затем Лера, а следом за ней и подруги подходили к Олежке, брали его за волосы, и заставляли вылизывать, сосать их промежности, проникать вовнутрь языком. И только получив свои "сто пудов удовольствия", они проверили его на остатки воды, позволили ему подтереть попу, принесли одноразовую миску, велели наполнить её водой из унитаза чтобы попить.

- Что теперь делать будем? - начала было Марина, но в это время в прихожей затренькал домофон.

- Кого ещё там в такое время? - буркнула Женька. Из прихожей уже доносился звонкий голосок Леры: - Ника, ты? Давай поднимайся скорее! - И быстро вернувшись, она затащила Олежку в большую комнату, велела лечь на пол, и приподняв его голову за волосы, зашипела: - Сейчас к нам придёт ещё одна твоя госпожа, Вероника. Ты ничего не забыл, всё помнишь, как надо выражать покорность госпоже?

- Да.

Цепочка со свистом несколько раз прошлась Олежке по попе и спине. Он подскочил.

- Да, госпожа Лера! - поспешил он скороговоркой. Попу ему снова обожгло. - Чтобы помнил! Если скосячишь - тебе останется только завидовать сидоровой козе! Если уж за свою сегодняшнюю дерзость ты получил сам видишь как, то соображай, что тебе будет за более крупные провинности! Тем более, драть будем уже вчетвером! Чтоб всё тип-топ! Вспоминай каждую мелочь!

У дверей уже заливался звонок. Лера бросилась открывать.

- Мы и не думали, что ты прямо сейчас и прилетишь, да ещё перед самым ливнем! - щебетала в прихожей Лера. - Я же тебе только-только рассказала, что у нас новое мясо!

- Ну, а мне сразу захотелось его попробовать! - гулким, как из бочки голосом говорила в ответ гостья. - Ну, показывайте, хвастайтесь!

Только сейчас Олежка заметил, что за окнами сильно стемнело. Он не успел перевести взгляд на новую госпожу, как квартиру озарил яркий взблеск, и через десяток секунд бухнул трескучий раскатистый грохот. Послышался приближающийся шум, и с небес рухнул целый водопад. Лера зажгла все лампы. Снова сверкнуло. Но Олежку уже волокли в прихожую.

На вид Вероника была ровесницей Леры, тощая и высоченная как жердь деваха, с полным отсутствием каких-либо женственных форм тела и ног, более похожих на палки. Единственно, что говорило о её принадлежности к женскому полу, это высокая пышная грудь. Да и то она такою казалась ввиду её невероятной худобы. Сильно вытянутое как эллипс лицо, коротко подстриженные волосы какого-то серого цвета, малюсенький рот и носишко кнопкой. Если бы не гигантский рост, вряд ли можно было бы отнестись к ней серьёзно. Но на равных с нею держалась лишь Лера, другие девки явно выказывали перед ней почтение. Ползком на животе Олежка приблизился к Веронике. Та оценивающе осмотрела его свысока, и после очередной яркой вспышки за окнами носком ажурной туфельки приподняла под подбородок его голову. Осмотрела лицо.

- Ему что, действительно восемнадцать? Не может быть!

- Ну да, вчера исполнилось! В его телефоне есть эсэмэска - поздравление от его мамаши! Она в командировке сейчас, и долго ещё пробудет! В Польше вроде бы где-то?

- Вот уж никак бы не подумала! Встреться на улице - совсем пацан! - Вероника вновь осмотрела его и прицокнула языком. - А мордаха смазливенькая! Даже не как у мальчика, что-то он по мне, на девочку похож! И красивую! А попка! Ммм! Экстра! Просто супер-класс! Да по такой попочке стегать розгами или ещё там чем - для меня просто праздник!

Олежка вздрогнул.

- Я смотрю, вы уже его хорошо повоспитали! - Вероника кивнула на разрисованную вспухшими полосами Олежкину попу. - От одного упоминания о порке его сразу прошибает пот!

- "Девочка"! - хохотнула Женька. - Могу гарантировать, с минувшей ночи это уже не девочка!

Девки дружно прыснули. Олежку потянули за цепочку к Веронике. Та подставила ему ногу. Но то ли что-то не сработало у него в голове, или от страха, но Олежка почему-то решил, что он должен снять обувь с госпожи. Кое-как повалившись на бок, он взялся скованными руками за её туфлю, и тотчас же цепочка обожгла его попу так, что у него потемнело в глазах. А удары градом всё сыпались и сыпались на него.

- Нет, это законченный дебил! Ты что должен был сделать? - Лера схватила его за волосы и с остервенением трясла. - Ты должен был вылизать обувь госпоже! Ты знаешь это?

- Я... ааа... забыл! Растерялся! Простите меня! Госпожа Лера!

- Придётся добавить через заднюю дверь ему памяти в его тупую башку! А ну-ка, где у нас плётка? Тащите его обратно!

- Госпожа! Госпожа Лера, простите меня! Пожалуйста! Госпожа Вероника! Простите! Я нечаянно!

- За "нечаянно" что? Бьют отчаянно! - подытожила Марина. - Получишь столько, чтобы "нечаянно" больше не было!

Олежка затрясся в слезах, забился, когда его поволокли за ноги. Но Вероника сделала останавливающий жест.

- Иногда надо проявлять милость. На первый раз прощаю урода. Сегодня сама займусь им, но это потом. Ладно, покажи, как ты отдрессирован!

Олежка облизал ажурные белые туфельки госпожи. Затем, когда она разулась, он поцеловал ей стопу, взял в рот и пососал большой палец на ноге, и произнёс "Я хочу услужать госпоже Веронике".

Цепочка несколько раз впилась в его попу.

- То-то же! Благодари за доброту госпожу Веронику! А теперь шевелись, она хочет осмотреть тебя!

- На что дрессирован? - уже в большой комнате продолжала разговор Вероника.

- Покорность. Страпон. Куни-и ануслингус.

- "Унитаз"? - вопросила Вероника.

- Нет, что ты! Этого у него никак не получится!

- А выдрать если как следует?

- Не знаю. Вряд ли. Если только у меня на даче попробовать, - отвечала Лера. И то, для начала разве что только "дождик", и где-нибудь в углу участка, около компостных куч. Заблюёт всё вокруг себя, там это неважно! Копро - это точно не выйдет, хоть запори его всмерть! Зато там - и розги, и крапива! Участок большой, крики не так слышны! А если вот "кобылу" поставить на одной там площадке, около забора, то можно употреблять и длинные плети, и даже кнут! Есть где размахнуться! А если ещё и в баньке его попарить, да по распаренной коже плёткой - ух будет здорово! Надо будет в ближайшее время его прогулять!

- Ладно, попробую им заняться! Если хорошенько лупить кого-то - он допрыгнет и до Луны! А сейчас чего? Давно прочищали?

- Да какой-то час назад ему была ставлена клизма!

- О! Добре, добре! Дюже добре! - Вероника с силой всунула Олежке в попу сначала указательный палец, а потом сразу три пальца, прошлась ими взад-вперёд, повертела, затем помахала ими близ своего носа, и заставила Олежку тщательно их обсосать.

Держа Олежку за цепочку, Вероника прошествовала в маленькую комнату. Быстро разделась. Это оказался какой-то обтянутый кожей скелет с выпирающими рёбрами и ключицами. Тонкие руки и ноги были похожи на палки, и сами движения ими, в особенности руками, были похожи на взмахи палками. Груди без лифчика болтались как два длинных пустых мешка. Вероника вставила в себя толстую, но более короткую сторону страпона, заставила Олежку затянуть ей сзади ремни.

- Ну чего ждёшь? Ложись, орясина! На спинку, на спинку, ножки вверх и пошире!

Ему пришлось держать ноги на весу, а скованные руки поднять за голову. Никаких подушек под спину ему тоже не подсунули. Вероника своими костлявыми пальцами буквально впилась в его истерзанные ягодицы, с силой приподняла его попу, и как-то снизу, больно и грубо вошла в Олежкину дырочку. Легла на него. Бесцеремонно дёргая его за ягодицы, она стала трахать, постоянно изгибаясь телом, отчего страпон вертелся во все стороны, причиняя мучительную боль. Оргазм зато у неё оказался сильнее, чем у остальных подруг. Минут пять её колошматило как в припадках, с громкими криками, рычанием и воем. Отдыхала и отдувалась она прямо на Олежке, не вынимая из него страпон.

На улице всё так же громыхала буря, ветер рвал ветки с деревьев, но Олежка, совершенно не обращая внимания на часто озаряющие комнату вспышки лежал под Вероникой, и отвернув в сторону лицо, тихо плакал. Наконец госпожа вздрогнула в последний раз, и соскочив с кровати, сдёрнула и его на пол. Отцепила страпон, села на край и за волосы потащила его к себе. Олежка уже хорошо знал, что следует делать. К счастью, волосы на лобке у Вероники росли плохо, и были недавно подстрижены. Разумеется, мочой воняло, и она имела очень резкий и острый запах, хоть и без "селёдочной" отдушки. Но, стремясь заслужить снисхождение и избежать слишком жестокой порки, Олежка постарался. То нежно трепеща языком, то с силой засасывая, он видел, как изгибается и стонет госпожа, за волосы с силой прижимая его лицо к своей щели. И когда он всосал, облизывая языком, её клитор, у Вероники по телу вновь прошла оргазменная дрожь, и через несколько секунд Олежкин рот был полон её выделений.

Немного повозив его лицо по своей пизде, Вероника не спеша повернулась, подала назад свою тощую попу, испещрённую точками от уколов, и Олежка с таким же тщанием обласкал языком её дырочку и вокруг неё. Сладостно потягиваясь, госпожа встала.

- Ну, ты сделал куда больше, чем я от тебя ожидала! За это, так и быть, я сокращу тебе наказание. А пока - выбирай: или ты сам послушно ляжешь и не будешь брыкаться, и я одна тебя выпорю, или же тебя будут держать, но тогда они же все по очереди будут драть тебя. Ну что?

Вместо ответа Олежка лёг на живот, и лишь тихо всхлипнул.

- Я так и знала, что здравый рассудок даст верное решение! - усмехнулась Вероника. Она всунула подушку Олежке между руками и животом, отцепила цепочку от ошейника и ею связала ему ноги, и пошла за "инструментом" наказания. Из соседней комнаты было слышно, как, хихикая вместе с подругами, она делилась впечатлениями.

- Он так возбуждающе плачет! Это заводит! Так хочется совать и совать ему в жопку, и делать побольнее! Он пищит, а это ещё больше заводит!

Вернулась Вероника с какой-то тонкой и узкой, шириною с ладонь или чуть меньше дощечкой с ручкой, длиною примерно в полметра. Олежка лежал, весь вздрагивая, и подёргивая и подрагивая попой, неспособный даже плакать от ужаса. Вслед за ней зашли и остальные девки, то ли просто посмотреть, то ли помочь, если вдруг возникнут сложности. Их появление конечно напугало Олежку - сначала он решил, что снова пороть его будут они все. Но, чтобы не рассердить своих хозяек и не заработать на свою попу новых неприятностей, он промолчал, лишь слегка поёрзал, устраиваясь поудобней, уткнул лицо в подушку и закусил её зубами.

- Молодец, послушный мальчик! - Вероника погладила его дощечкой по пояснице и ниже, провела по самым верхушкам ягодиц, слегка похлопала, примерилась, и широко размахнувшись, со звучным треском сильно хлопнула Олежку по попе. Он застонал. Кожу обожгло словно кипятком. Вероника вновь похлопала, и ударила на этот раз сильнее. Олежку подбросило. Он завертелся.

- Это ещё что?! Позвать, чтобы подержали? А ну без фокусов! Иначе будет хуже!

Олежка едва выдерживал. Он корчился, взвывал, но удары размеренно сыпались на его истерзанную попу. Дощечка - "шлёпалка" - причиняла боль не меньшую, чем стальной прут или плётка, хоть и боль была поверхностной, но по коже она расходилась как разливающийся кипяток. От боли словно лопался мозг. Из-за роста Вероники путь удара был длиннее, к тому же она нагибалась каждый раз, и потому удар получался большей силы. Другие девки всё это время находились рядом, и своими шутками лишь раззадоривали Веронику. Олежка уже не мог терпеть, ему было всё почти что пофиг, и он готов был скатиться с кровати и завопить, уже не понимая последствий. Но и Вероника видимо видела его состояние, и решила до крайнего дела не доводить. Попа у Олежки представляла теперь сплошное ярко-алое пятно, с более выделенными кое-где местами, жутко горела словно обожжённая, саднила по всей площади. Отпустив ему изо всей силы ещё с десяток ударов, до пятидесяти пяти, она прекратила порку. Стала тереть ладонью у себя в промежности, и вдруг снова залезла на Олежку, и принялась тереться лобком и клитором об его исхлёстанные ягодицы, усиливая боль. Опять затряслась, с воем и рёвом, орошая его попу своими выделениями.

- Тебе повезло! Сейчас я добрая! Ты очень был хорош, так что это тебе в награду - на двадцать ударов меньше! Вставай! Ну чего ты там? Или продолжить?

Ноги у Олежки были уже развязаны, за цепочку его сорвали с кровати. Кое-как, со стонами, он встал на четвереньки и поплёлся вслед за Вероникой.

- Да если бы его держали, или он был бы привязан, можно было бы и всадить ему и сотню, даже больше ударов! - хохотали девки между собой. - И теперь уже жопка в темноте светить будет, не хуже фонаря!

С этими прибаутками его потянули на кухню, где у порога опять стояла миска. В налитой там воде плавали сухие огрызки хлеба.

- Лакай! Тебе корм!

Олежка отпил немного воды, кое-как захватил губами немного размокший кусок хлеба, и пока он его жевал, Марина шлёпнула ему в миску полную столовую ложку горчицы.

- Жри и изображай удовольствие!

Боясь порки, Олежка кое-как поглощал это месиво. Горчица буквально терзала рот и горло, из глаз у него рекой катились слёзы. Но, следуя требованиям, он старался растянуть на лице блаженную улыбку.

- Вот видишь, плётка может переломить саму натуру! Так что думаю, со временем он свободно надрессируется и на "унитаз", - гудела Вероника.

- Это - только на даче! На улице, и в углу участка!

Что ему предстоит в будущем, какие планы у девок будут насчёт него, и что им стукнет в башку в следующую минуту - он не мог знать, и потому старался только лишь не рассердить своих хозяек. Он доел всё из миски, и умоляюще поднял лицо на них.

- Чего ещё там надо? - Женька стеганула Олежку цепочкой. - Ну, говори уж, всё равно от плетей тебе не уйти!

- Воды! Попить!

- Это было и так понятно! Но раз тебе её не дали, значит госпожи не считают это нужным! Чую, нарвёшься ты сейчас! - девки не упускали случая, чтобы лишний раз "пригнуть" его. Но всё-таки, сделав вид что она "сжалилась", Женька потащила его в туалет, и там дозволила набрать из унитаза миску воды.

- Нечего его сильно баловать, тем более тогда он ночью захочет ссать!

Почти сразу после того всего он вновь был отстрапонен всеми девками, причём Вероника имела его целых три раза; после того, как он вылизал и отсосал у всех девчонок, ему вновь кинули ту же ковровую дорожку, и связав цепочкой ноги, пристегнули за руки к ножке кровати.

Грозу уже утащило от города, молний не было видно. Только редко доносились ворчащие раскаты грома. Вместо ливня на улице шумел ровный дождь, и потому Вероника решила заночевать у Леры. Утром ей надо было в поликлинику, за каким-то бесплатным лекарством.

После грозы заметно посвежело, и ничем не укрытый абсолютно голый Олежка стал замерзать, лёжа на полу. Попа у него снова жутко болела, опять ныло анальное отверстие. Но нервное напряжение резко спало, и он уже начал было проваливаться в забытьё, как в комнату влетела Марина и двинула его в спину ногой.

- Слушай внимательно! Завтра тебя хочет видеть ещё одна госпожа. Когда она придёт, утром или вечером, нам неизвестно, а тебе и не надо знать, не твоё дело! Если кто-то из нас зайдёт сюда утром, а ты ещё будешь дрыхать, то... Я не собираюсь тебя пугать, ты должен сам понимать, что с тобой будет, особенно если госпоже придётся ожидать тебя хоть лишнюю секунду по твоей вине! Всё слышал и понял?

- Да, госпожа Марина!

- И если она окажется недовольна тобой, будет ещё хуже!

Сил осознавать будущее у Олежки уже не было, и он как в прошлый раз провалился в яму неспокойного забытья.

Продолжение следует...

. Кунилингус,ануслингус, золотой дождь . Крупный план порно на русском языке для телефонов и планшетов. Кунилингус,ануслингус, золотой дождь . Нормально ли то, что твоему мужчине нравится ануслингус? Абсолютно. А почему именно – читай в статье Ануслингус, анилингус, римминг – всё это

анилингус,ануслингус,аналингус,фемдом,анал

Упругая попка в масле анал Обконченная Феникс Мари Браззерс Кристи Мак анал Менди Мьюз порнозвезда задница Очень много кончил на попку Девушка сквиртует на члене Феникс Мари анал браззерс Браззерс Дэнни ди Liza del Sierra Алетта оушен большая задница Kendall Kayden(блондинка) porno. Brazzers кончают внутрь подборка Порнозвезда Джевелс Джейд анал Ава Аддамс (Ava Addams) анал Аса Акира Джинкс Мейз анал Бразерс кончание внутрь Блестит попка от смазки Порнозвезда Alena Croft анал Очень много кончил в анал Красивый анал с фитоняшкой Красивые большие попы со спермой,бесплатно Джада Стивенс браззерс Мэдисон Айви обконченная Франческа Джеймс анал масло Бразерс Клара Голд анал Открытый анал Лизы Энн Джада Стивенс анал brazzers Огромные задницы в конче Кайли пейдж обконченная попка Порнушка с большими попами Анал с жопастой аргентинкой Анал Луна Стар бразерс Огаст Эймс обконченная Анал с большой попкой гимнастки Джада Стивенс голая задница Джада Стивенс браззерс Франческа Джеймс браззерс Красивые большие попы со спермой,бесплатно Большие упругие попки анал Бразерс анал Лела Стар Саманта Сэйнт кончают в анал Феникс Мари Биг асс анал Кончил на большую красивую попку Мэдисон Айви анал анал Бритни Эмбер браззерс анал Бритни Амбер анал в масле Красивым телкам кончают в анал Огромные мокрые сиськи анал Франческа Джеймс анал масло Франческа Джеймс Биг асс Анал в большую попку с маслом Порножопа Медисон Роуз анал Габриэлла Палтрова сквирт Порнозвезда Alena Croft анал Шайла Стайлз задница голая Little Caprice струйный оргазм Кончил в киску блондинке Маркус Дюпри анал в масле Джада Стивенс браззерс Самая большая попка анал Джада Стивенс обконченная Джинкс Мейз ануслингус Лиза Энн браззерс трах Даймонд Фокс медсестра голая Brazzers в масле кончил внутрь Джинкс Мейз анал сладкое Кончил в анал большая задница Джинкс Мейз в красной шапке Кончил в анал большая задница Джада Стивенс анал brazzers Клара Голд анал Биг асс Пета Дженсен попка анал Нина Элле анал браззерс Сирен де мер трах в попку Порноактриса ава Аддамс анал Джинкс Мейз чулки анал Большие попы кончают в анал Софи ди сквирт браззерс Роуз Монрое новый анал Открыт булки для анала Красивый анал с красивой попой Бурение задницы AJ Applegate

Анилингус девушке: Классный ануслингус для сисястой

Я спокойно бродил по тропинкам парка, что не далёко от дома. Вечер по-летнему ласкал мой обнажённый торс. Вот и перекрёсток, на котором мне пару дней назад встретились парень с девушкой. Совсем ещё юные, они предложили мне выпить с ними водки за компанию. Я не отказался. Пройдя в кусты, чтобы нас не было видно с дорожки, мы расположились довольно быстро. Нехитрая закуска - нарезка колбасы, сырный салат с чесноком и бутылка лимонного напитка - были помещены на быстро развёрнутую газету, разлили по стаканчикам.

- Денис, - с белозубой улыбкой протянул мне руку парень и, взглянув на девочку, назвал её Олей. - Нам всего по восемнадцать и родители не дают выпить. Говорят, ещё рано вам в таком возрасте. А сами при нас же занимаются сексом, и хоть бы что. - Денис замолчал.

- Мы - брат с сестрой, продолжает Оля. Её нежный голосок, словно ручеек, растёкся над кустами. - За знакомство! А как Вас зовут?

- Фёдор.

- А можно мы Вас будем называть дядя Фёдор. Как в мультике, - с доброжелательной ухмылочкой пролепетала девушка и тут же выпила водку.

- Можно, - как можно нежнее ответил я после принято дозы.

Разговор шёл как-то в натяжку, хотя и с милыми улыбками ребят. Через несколько минут после четвёртой стопки Денис предложил Оле раздеться и поговорить со мной о сексе откровенно, мотивируя тем, что мне как взрослому и опытному, есть что посоветовать. Так и последовало. Оля быстро скинула маечку-топик, под которой не было лифчика, а Денис аккуратно снял джинсы, оставшись в одних стрингах.

- У меня тоже такие же, дядя Фёдор, только синенькие, - так же с улыбкой Оля стала снимать с себя плотно облегавшие её бёдра светлые джинсы. Отложив их аккуратно в сторону, девчонка повернулась к Денису задом так, чтобы попка почти упиралась ему в лицо.

- Она любит, когда ей лижут, - несколько застенчиво сказал Денис, - откровенно массируя свой член, - да и мне тоже нравится лизать.

- Оральные ласки - самое наилучшее перед актом, - значительно добавил я, - мне тоже доставляет удовольствие лизать бритые киски у девочек, сосать клитор, вылизывать влагалище после траха...

- Да, Вы молодец, - нагибаясь ко мне, сказала Оля.

Её руки полезли к моей ширинке, попка стала как раз перед лицом парнишки, который незамедлительно принялся оттягивать тоненькую полосочку трусиков в сторону и проникать во внутрь языком. Я привстал, чтобы удобнее было достать член. Ольге это удалось довольно быстро. Всё тело было в напряжении. Я видел, как маленькие пальчики правой руки девушки нежно гуляли по моему стволу, левой она уже по-хозяйски разминала мне яички. Было приятно.

Денис в это время язычком проник в лоно и, причмокивая, разглаживал Олины бёдра. Девочке было приятно. Она посмотрела на меня и медленно стала облизывать головку члена. Левой рукой она, как бы невзначай проникла мне между ягодиц и нежно стала входить в анус указательным пальчиком. Я прогнулся, показывая тем, что мне доставляет удовольствие. Оля поняла. Она уже трахала меня в попу пальцем и сосала член.

Денис встал во весь рост, показывая мне свой большой и толстый с красивой лиловой головкой пенис во всей красе. Он посмотрел на меня, предлагая взглядом взять его в рот. Я не заставил себя долго ждать. Через мгновение пенис Дениса был у меня во рту. Денис в свою очередь пальцем проникал в Ольгину пещерку. Выпустив изо рта мой член, она предложила сделать мне ануслингус и, не дожидаясь ответа, принялась обрабатывать языком дырочку. Денис держал мою голову и интенсивно трахал меня в рот, девушка со страстью вылизывала мой анус. Через несколько минут парень резко выдернул свой пенис и, быстро перейдя к сестре, стал кончать на её лицо.

Повернувшись к ним, я стал правой рукой мастурбировать, левой же плавно проводил по бёдрам и ягодицам паренька. Оля снова стала делать мне минет. Денис повернулся ко мне лицом - мы слились в жарком поцелуе. Сколько длился поцелуй - только Богу известно. Я ощущал приятный привкус губ парня - что меня возбуждало в большей степени и, конечно же, еле уловимый запах девчонки...

Денис кончил довольно резко - прижав мою голову к своему лобку с резким выдохом через рычание. Тем временем Оля играла перед нами своим клитором. Проглотив склизость парня, я тут же переместился к вагине. Какой запах! Мой фаллос среагировал незамедлительно. На эрекцию обратил внимание Денис, успевший доразлить остатки водки по рюмкам. Отложив приготовленный тост, он стал облизывать головку моего члена, что предало новых сил для кунниллингуса.

- Дя-я-я-дя-я-а Фё-ё-о-др! Е-ещ-щ-ё-о-о! - в истоме Ольга просила о продолжении. Обеими руками она обхватила мою голову и, нет-нет, направляла к влагалищу. Девушка уже явно рыдала и рычала от удовольствия.

Тем временем парнишка старательно минетировал. Глубоко, с причмокиванием. Его правая рука играла моими яичками, левая нагло проникала двумя-тремя пальцами ко мне в анус... Приятно...

Проведя прекрасный вечер втроем, мы распрощались возле железнодорожного полотна между Вешняками и Перово.

Кунилингус,ануслингус, золотой дождь . Крупный план

Мы с Ириной подскочили, я машинально взглянул на часы - они показывали 7 вечера, получается мы проспали всего-то минут 40. -" Ну быстрее, ходу !" -прокричала Катя. Крайний автобус здесь проезжает в 16:30, значит ей на чем добраться, придётся искать по поселку, хорошо что ещё не до конца стемнело. Мы выбежали на улицу, по пути Катя сказала, что ручка была слишком хлипкой и она видимо оторвала её. Но провтыкали мы её коллективно, поэтому гнать друг на друга не имело никакого смысла. Мы понимали, чем нам всем грозило, если она выйдет к людям, а те в свою очередь сообщат ментам. И тут нас увидела та самая местная жительница, встретившаяся нам по приезду. -" Ребят, что вы тут разбегались все, буквально 10 минут назад мимо меня пробежал какой-то чудак лысый, не в себе явно". Куда он побежал ??!! -" спросили мы одновременно с Катей. -" да вот в тот дом старый, там раньше алкаш Андрюша жил, так он помер давно, сейчас там никого. А что случилось то???" Мы не дослушав побежали к покосившейся халупе, остановились чтоб не шуметь. -" Давайте по кругу вдвоём обойдем, а один внутрь"- предложила Ира. -" Я внутрь, девчонки, вы вокруг" - решил я. Аккуратно пройдя во двор никаких звуков я не услышал. Было опасение, что она выпрыгнет на меня сзади и проломит чем нибудь башку, поэтому я постоянно оглядывался. Пройдя до двери, я увидел что она приоткрыта. Может так и было, а может там кто-то есть. Я посветил телефоном себе под ноги, фонарик был достаточно ярким, но в глубину дома я решил свет пока не пускать. И тут я услышал как что-то упало наверху. Я просёк, что она скорее всего на чердак залезла. Сзади уже подошли Ира с Катей, я молча посветил на чердак. -" Она там. Как будем доставать?" - " Есть вариант хату сжечь к ебеням, сама выскочит или сгорит тут" -нервно сказала Катя. -" Давай вот без этих твоих приколов сейчас" -осадила Ира дочь. И тут ещё один стук, где-то в правом углу чердака. -" Девки, я наверх, если что ловите меня". -"Стой, возьми"- Катя протянула мне шокер. За 2 секунды взтелев я посветил фонариком и обнаружил её. Она лежала закидавшись досками и опилками, в темноте бы сроду не нашли её, да и днём тоже. Думала что я не найду её, но я аккуратно подкрался, как будто ищу но не вижу и внезапно всадил ей заряд. -" Готова, принимайте" Спустив эту чушку на землю мы наконец перекурили, переводя дух. Ира засосала меня секунд на 20, и освободив сказала-"Красавчик, ловко ты её". Катя тоже чмокнула меня в щёку. -" Вот шлюха, реально вырвала ручку, будет у бочки теперь спать до послезавтра, похуй хоть град пойдет" - Ира потрепала наручники, висевшие на руке рабыни. Сказали б мне ещё неделю назад, что я буду ловить лысую шалаву по заброшенному посёлку вместе с бывшей учительницей и её дочкой, я б подумал что этот человек просто ебнутый

Пенсионерка никуда не ушла, её понятное дело заинтересовало происходящее. -" Нашли всё таки, так вы его искали?" -" Это она. Наркоманка и торговка, мы привезли на перевоспитание, видимо ломка началась и она сбежала."- сочинил я историю. Катюха тихо засмеялась и я легонько толкнул её в бок. -" Ох тварь, у меня сын с такой связался, когда вот таким ты сейчас был, в 19 лет. Потянула она его во всю эту хуйню, он в тюрьму загремел на 6 лет за пособничество ей. Хорошо хоть потом нормальную девушку нашёл, остепенился. А что за наркоту то она продавала, героин?" -" Соль" - ответил я первое что пришло в голову. -" Ох и тварь, я слышала от неё вообще с ума сходят... А вас как зовут ребят?" Мы представились. -" А меня Ольга Викторовна, ну для вас тётя Оля, может зайдем ко мне, настоечки выпьем, а то скучно одной тут." Мы с радостью приняли приглашение, пообещав завтра пригласить её к себе. Всё таки она нас практически спасла. Рабыню привязали на толстую цепь во дворе. -" Пусть вместо собаки посидит" - сказала Ира. Мы выпивали у новой знакомой, слушали музыку, а потом предложили отблагодарить за помощь, заставив нашу суку поработать у неё на участке. -" Ооо, а мне как раз картошку выкопать надо, пусть трудится сука такая." Мы разошлись в первом часу ночи, забрав суку с собой и пристегнув на том месте, где она и попала в рабство. -" Пожалуйста запустите меня в дом, мне страшно" - раздался сзади писк. Катю переклинило, она ударила ей между ног, потом схватив в темноте палку всадила ей несколько раз куда попало. -" Ты мразь и так была ниже некуда, а за этот свой поступок пожизненно дерьмо жрать будешь, я тебе отвечаю". Я подошел к ней приобнял чтоб успокоить и предложил пойти выпить на сон и лечь спать. -" Да не знаю, что-то выбесила она меня. Какое вообще право она имеет что-то просить..." - Катя возмущалась ещё минуту, потом хотела взять плеть и отхлестать суку, но я убедил её не трогать, кто же тёть Оле огород копать будет. Ира пошла к себе, мы с Ирой в большую комнату, я включил телек, и мы заснули

На утро предупредив Иру, я решил смотаться в город за продуктами. Они с Катей ещё спали. Я прикурил и пошёл посмотреть на суку, увидев что она покорно спала я отправился на автобус. Затарился водкой, соком, купил себе энергетик, 4 пачки сигарет и пачку пельменей. Всё равно завтра к вечеру мы будем уже здесь, смысл много накупать. Я сидел на остановке, до автобуса было 15 мин и тут зазвонил телефон. Звонила моя мама. Спросила как у меня дела, не все ли деньги уже прогулял. Я ответил что прекрасно, деньги ещё есть, город нравится, вчера Настя приехала. Мама всегда достаточно холодно к ней относилась. -" ну привет ей передавай" - сказала она из чистой формальности. Пообщавшись ещё немного я дождался автобуса и поехал в посёлок. Девчонки ещё спали, я поставил воду для пельменей, и сидел втыкал в тикток. Рабыня меня не так уж интересовала. Встала Ира, я предложил ей позавтракать, но она отказалась, налила себе чаю. -" Слушай, сейчас Катя встанет, пойдем подразним собаку пельменями?" - весело предложила она. Вскоре мы сидели втроём за сараем на лавке, Ира с Катей пили чай, а я точил пельмени с кетчупом. Рабыня явно была голодная, вчера она с утра разве что ссанину пила. Она жалобно смотрела на нас, и я так прикинул, хоть девчонки хотели её подаставать, но ей работать, значит силы где-то нужно брать. Взяв ржавую миску я отвалил туда с десяток пельменей . Катя возмутилась-" Почему это чучело будет жрать с миски, оно до уровня полноценной псины не доросло." -" Кать, пусть пожрёт, хочешь пошли похаркаемся сверху?" Они закурили и после каждой затяжки пускали слюну в миску, однако рабыня послушно продолжала есть, даже миску вылизала. Потом ей устроили золотой дождь, с последующим подтиранием языком.-" Кстати, тебе привет передавали. Светлана Александровна" - усмехнулся я. Она услышав это заплакала. -" Да ладно, ты ж знаешь как моя мама тебя "любит". Может быть потом покажем тебя ей" откровенно стебался я. -" Да, теперь твоя еда всегда будет нами как либо испоганена, за твой вчерашний проступок " -поддержала троллинг Ира.- "Ладно пусть дрожит тут дальше, медуза, пойдёмте в дом". Посидев дома с часик, мы решили пойти к Тёть Оле. Я захватил литру водки и закусон с запивой, Ира взяла поводок и остегнула суку с цепи -"Пошли, мразь, тебя ждёт трудотерапия-" и плюнула ей в лицо. Соседка обрадовалась нашему приходу, мы помогли накрыть на стол, рабыня послушно дала своей участи. Тёть Оля принюхалась -" обоссалась что ли?" -" Не, это мы её так поим и моем" ответила Ира. -" Ну и правильно, что заслужила то и получай. Пошли фронт работ покажу. Вот, тут всего 10 соток. Даю 4 часа на выполнение". Рабыня была поражена, что с виду добрая женщина также измывается над ней, она встала на колени, и спросила, как же она будет копать босиком. Ольга сплюнула ей в лицо и пошла искать старые галоши, а сука снова заревела от стыда и жалости к себе. -"Вот, обувай и вперёд, твоё время пошло". Втянув носом она отхаркнула ещё раз ей в лицо, запретив вытирать.

Спустя пару часов мы уже достаточно захмелели и всем коллективом пошли проверять как там трудится наша сука. Работала она кстати не филоня и больше половины плана было сделано. -"Ой, так классно иметь такую чувырлу в хозяйстве, лежишь себе, загораешь и смотришь как она работает. Главное забор крепкий как у меня иметь, что никто не увидел." Ира решила поиздеваться над рабыней -" Сука ко мне" Та бросив лопату бросилась к ней в ноги. -"Поцелуй мне большой палец на левой ноге. А теперь марш дальше работать." Следом также её позвала Катя, приказав поцеловать мизинец на правой. Рабыня разула её, сняла носок и поцеловала палец. "Ой, теперь на левой ноге захотелось, давай обувай эту". Тёть Оля решила не отставать-"Ко мне бегом". Запыхавшаяся сука вовсю рыдала, но нас это только заводило. Тёть Оля отхаркнула на плитку- "Сама догадаешься?" Убрав языком соплю она поплелась обратно. Снимая всё это веселье на камеру, я был уверен, что она мечтала поубивать нас всех, поэтому держать её нужно всегда в наручниках и прикованной. За сутки полностью она была полностью сломленная. -" Серёж, может тоже ей прикажешь что нибудь?" Я подумал что извращений особо не хочу, можно было приказать принести мне рюмку и запивку, но у той руки были грязные. -" Хуй с ней, пусть копает". Мы пошли обратно к столу и обернувшись я увидел как она стоит на коленях и плачет. Мне даже стало её жалко в тот момент. По сути именно я виноват, что сейчас она опущеная. Наступило время проверять работу, обессиленая рабыня лежала в огороде и спала, но всё было сделано. Вроде бы наказывать было не за что, тёть Оле кунилингус и прочие радости уже были не особо интересны, поэтому мы просто отправили рабыню под стол, иногда скидывая туда объедки. Оголодавшая сука ела не перебирая, ведь больше мы её ничем кормить не собирались. Ира плевала на землю жеваное мясо, топтав его пыльными шлёпками, Катя время от времени пинала ползающую в ногах шкуру. Завтра мы собирались уезжать и пообещали тёть Оле привозить рабыню пару раз в месяц для трудотерапии и помощи ей по хозяйству. Единственное что вызывало беспокойство - так это то, как рабыня поведёт себя в городе. Дома мы ещё раз пригрозили ей компротатом, собранным на неё, сказав что после этого с ней и разговаривать никто не будет. Поэтому единственное что ей остаётся так это терпеть и стараться нам угождать, а старую жизнь забыть. На ночь её как обычно привязали к бочке, плевать что шёл дождь, она ещё не готова к тому, чтоб её оставлять в свободном передвижении. Мы с Ирой сходили в душ, а перед сном я попросил её разрешить поцеловать ножки. Меня дико возбуждали сексуальные стопы да и вообще ноги Ирины. Я посасывал ей пальчики, лизал пяточки, пока она довольно улыбаясь смотрела кино. В моей голове рисовалась фантазия, как будто Ира меня принудительно заставила это делать, от чего член стоял колом. Я не выдержал и кинулся на неё, это был первый раз, когда я имел её сверху. Я рисовал в своей голове всякие картины фемдома связанные с Ирой, дабы достичь максимального оргазма. Через минут 15, почувствовав что сейчас кончу, я вытащил член из её киски и забрызгал ляжки. -" Прости, Ириш, сейчас за салфетками схожу". -" А зачем, у нас во дворе салфетка лежит. Сейчас и слижет всё, с твоего члена и моих ног". Мы вышли во двор, рабыня уже спала. Ира пнула её ногой -" Вставай, давай подлижи мне". Сучка аккуратно слизала капли спермы с бедёр Ирины. А следом я сунул ей свой член. Она посмотрела с такой ненавистью, что мне стало не по себе, но я быстро нашёлся-" Или ты сейчас оближешь мою залупу, или я просто нассу тебе в рот". Она покорно взял член в рот, а я вытер руку, которая тоже была вся в конче об ей щёку. Ира подошла к ней -" Ну он не захотел на тебя ссать, а я не откажусь. Открывай пасть". Струя мочи ударила ей в рот, смывая вкус спермы. Обоссав также и лицо рабыни, Ира приказала ей облизать половые губы от мочи. -" Классная подтирашка из тебя вышла, ладно, спи".

Утром мы спали долго, когда я взглянул на часы, они показывали пол 11 утра, Ира ещё спала. Зато Катя уже бодрствовала и вовсю издевалась над рабыней. Она бросала ей свой тапочек, который та должна была принести ей в зубах. Я поугарал с этого, пожелал Кате доброго утра и мы стали вдвоём стебать зашуганную жертву. Поигравшись так с полчаса, я вспомнил, что нам бы уже надо начать собираться. Мы пошли в дом, Ира уже пила кофе. Мы втроём стали думать, как быть с перевозкой рабыни. Катя вспомнила, что видела какую-то старую толстовку с капюшоном, чтоб не привлекать внимание необычным внешним видом рабыни. Везти решили на такси, потому что ехать с ней на автобусе, а потом пешком было бы рискованно, до конца мы не были уверены в её послушании. Ира кинула ей обмылок хозяйственного мыла и начала поливать её со шланга. Приняв такой душ она была запущена в дом, где мы примерили на неё толстовку и мужские треники, которые были ей как минимум на 4 размера больше. -" Ну а чё, тебе идёт. Капюшон надень, эти тапочки и вот эти очки." Катя подала ей найденные старые очки без одного стекла а также огородные тапки 44 размера. Мы угарали почти в истерике, пока та обливалась слезами. -" Просто объясните, за что вы так со мной?? Что я вам всем сделала, чтоб вы так со мной обращались, изверги" - рабыня тоже впала в истерику, но не от смеха. Ира ударила ей промеж глаз, после чего они с Катей начали ебошить её с такой силой, что мне пришлось их оттаскивать от неё. -" Да потому что сука мы так хотим, я тебя растопчу нахуй" - бросила Катя, пока я удерживал её. Я посмотрел на рабыню с разбитым носом. -" М-да, она всё менее беспалевной становится, вся морда заплывет теперь". -" Ой, да ладно, с такси никуда не денется, если что затираем такую же дичь, типа наркоманку везём"- сказала Катя. -" А теперь шлюха умой свою рожу, мы хотим сделать тебе фото на память." Пока ждали такси, мы сделали целую фотосессию, ставя рабыню во всевозможные унизительные позы, вплоть до того, что она стояла на карачках, опустив голову в туалет, пока девушки по очереди ставили на неё ноги. Компромат становился всё больше, и у меня начала закрадываться мысль, продавать эти записи каким нибудь любителям изврата побогаче. Ну об этом я решил посоветоваться с девочками позже, сейчас наша задача добраться до дома. Мы вызвали такси и вот к нам приехала двенашка с каким-то кавказцем за рулём. Мы успели немного пообщаться, и он заинтересовался, кто это у нас сидит такой, молчаливый. -" Да это моя сестра двоюродная, на дурь подсела, вот мы её к бабке отправили, на перевоспитание". Таксист удовлетворил любопытство и вскоре мы уже подъехали к дому. Я расплатился с таксистом и мы поднялись в квартиру. -" Значит так, эту суку сейчас пристегнем к дивану и перетащим все шмотки сюда. Я уже позвонила хозяйке квартиры, сообщила что мы съедем раньше"- сказала Ира. В принципе там было не так уж много вещей и через 10 минут девчонки официально переехали ко мне. Хозяйка квартиры, что я снимал не интересовалась жизнью жильцов, ей главное чтоб платили вовремя а также раз в месяц выходить на связь по видео, чтоб показать что с квартирой всё в порядке. -" Ирин, нам с тобой в комнату тоже нужно телек купить.". -" Хмм, а почему бы этой суке не начать бы нам какой-то доход приносить? А то корми её, пои.. Надо чтоб она на нас работала" -" Ир, а как ты это представляешь, куда её устроить, с такой внешностью, да и с людьми работать она не сможет". Катя оторвавшись от распаковки вещей сказала-" Помните, я у подруги брала всякую фигню по типу наручников и плёток? Ну так вот, она мне рассказывала, что у нас в городе есть такой клуб тематический, и вот такие официантки там нужны. И платят там норм. А чтоб исключить возможность побега, я закажу через эту подругу ошейник специальный, там настраивается радиус, куда она может уходить, и в случае если она начинает удаляться дальше определённой зоны её бьёт током. За неделю она его стоимость отобьёт. Так что с 1 сентября тоже будет при деле. А то нехуй тут валяться в кладовке и клитор свой теребить, пока нас нет". -" Отлично Кать, мы её украсим ещё пирсингом каким-нибудь, да и надо ей кличку придумать." Катя вспомнила про носки с трусами, которые кинула в кладовку перед отъездом, принесла их и кинула в рабыню. -" Сейчас отстегну тебя поползёшь бельё стирать мне. Ты - бесполое существо, пока не придёт ошейник, мы тебя ещё пообучаем манерам, а потом работать будешь нам на карман".

В этот момент в сумочке у Иры зазвонил телефон рабыни. -" Бля, надо чтоб она ответила максимально беспалевно, а вдруг услышит там голос родственников и сорвётся?" -" Да ладно вам, я знаю её родителей, там не такие люди, чтоб сильно переживали за неё, если она от них ведет. Скажет, что решила переехать ко мне раньше намеченного срока, делов то..."- ответил я. Катя достала нож и поднесла к шее рабыни, затем провела по лицу. -" Если посмеешь выкинуть какой нибудь фокус, я тебе ебало твоё мигом разрисую. Поняла ?" Мы перезвонили на номер её матери. Рабыня ответила на все вопросы родительницы, уверив, что она здесь надолго и уже обустроилась на новом месте. -" Ну вот, хорошая сучка, а теперь бегом стирать, да поцеловать каждую вещь не забудь, её хозяйка твоя носила." Достирав, рабыня подошла к Кате и встала на колени -" Я закончила, Госпожа Екатерина, какие ещё будут указания". -" Ну... во-первых, перемещение по квартире всегда должно быть строго на коленях или на четвереньках. Во-вторых избавляйся от собственного "я", называй себя " Ваша собственность". Как тебя будут звать для окружающих мы определим чуть позже, но про своё старое имя ты можешь забыть. Ну и в-третьих, я когда в туалет ходила, не очень хорошо вытерлась, но хотелось бы получить качественный отлиз своей задницы. Приступай, блядь". Катя легла на диван, приказав рабыне самостоятельно снять с ней трусы. Сука посмотрела на не совсем чистый анус Госпожи, который должна обработать, но приказ есть приказ- аккуратно лизнув несколько раз край кольца, рабыня немного посмаковала вкус, привыкая к нему. -" Глубже язык свой засовывай, прям в дырку". Обхватив задний проход Госпожи ртом, рабыня зашевелила языком. -Пффффф- раздался шипящий звук. -" Рот не отрывать, продолжай. То что тебе прилетело глотай." Отвратительный запах газов Госпожи казался рабыне пыткой, настолько едкий он был, однако её обязанностью было то, чтоб этого не почуствовала Катерина. Она продолжила лизать, а Госпожа специально потужившись выдала ещё одну порцию в рот чмошницы. Полчаса она её мучала подобным способом и наконец приказала принести влажные салфетки и вытереть свой зад. -" Я очень люблю ануслингус, поэтому делать ты его будешь часто. Ну а это, лёгкий побочный эффект, тебе же понравилось дышать таким воздухом?" Рабыня утвердительно кивнула-" Да Госпожа Екатерина дышать Вашими газами это честь для Вашей собственности". -" Вот, считай уже освоилась в своём положении. А сейчас тащи лак, сделаешь мне педикюр"

Мы с Ирой трахались в нашей комнате, не обращая внимания на развлечения Кати, однако пришла пора убирать сперму, которую я хотел изначально слить на пол, но в итоге в ней был весь низ живота и Ира позвала рабыню убрать её языком.-" Ма, ну она только 3 ногтя покрасила, прям срочно надо?" -" Конечно, зачем нам салфетками убирать, когда есть такая услужливо пасть рядом". Рабыня с отчаянием смотрела на фронт работ для своего рта, конечно, слизывать сперму своего бывшего парня, после секса с женщиной, которая была её Госпожой для неё было непросто. -" Давай, я ведь пока мы с тобой встречались ни разу тебе в рот не кончил, да тем более в посёлке её ты уже пробовала, даже слизывала с Ирочкиных бёдер". Рабыня начала слизывать кончу и глотать её, а Ира прикурившая сигарету ещё тягуче плюнула мне на лобок -" Посмотри, вот здесь пропустила". Зай, хочешь тоже харкай в неё, пусть своё место знает"-предложила мне Ира. -" Не, спасибо, пусть её рот будет исключительно для ваших отходов, ну и спермы." -" Ну как хочешь, давай я ещё посплевываю, пусть лижет". На самом деле прикольные ощущения, когда тебе на член и лобок падают тёплые слюни, а потом их своим горячим язычком убирает такое ничтожество. Я почуствовал стояк и снова захотел Иру, та оседлала меня и начала безумные скачки, рабыня же наблюдала стоя на коленях у кровати. Ира кончила даже быстрее меня, и я решил ебануть в рот рабыни, так как сам был на подходе. -"Рот открой шмара"- только успел сказать я, как струя полетела в её открытый хавальник. -" Теперь оближи член, а потом оботри салфеткой." Униженная попущенка поползла за ними, и Катя крикнула-" Ну да, я думал на пару минут подлизать, а она вся обдроченная лазит здесь. Пусть ебло умоет своё и доделывает мне ногти. Остаток дня рабыня перемывала полы в квартире и чистила обувь, а мы втроём смотрели кино по телеку. Спать рабыне позволили на коврике в прихожей, рядом с обувью.

Оставшиеся 2 выходных дня мы проводили не менее весело, вечером 31 числа Катя забрала этот блатной ошейник с радиусом передвижения, мы примерили его на рабыню и выставили для проверки радиус в 1, 5 метра. -" Ползи на кухню, чмошка"- скомандовала Ира. Рабыня поползла, на определённом расстоянии у Кати сработал сигнал и выйдя вы увидели трясущееся тело в коридоре. -" Вот так с тобой будет каждый раз, если решишь отдалиться дальше, чем тебе разрешили, ясно?" Завтра у нас с Катей первый учебный день, хотя скорее и формальный, а у Иры уже полноценный рабочий. А вечером мы решили отвести её устроиваться на работу в тот самый клуб.

ббв фейсситинг ануслингус - смотреть порно видео

Унылый осенний дождь разогнал всех посетителей парка. Я шла по аллее, укрывшись зонтом от мелких, надоедливых капель, а под ногами тихо шуршали желтые кленовые листья, мягким ковром устилавшие старую плитку. Было где – то около десяти утра, и я решила забежать в туалет, чтобы подтянуть съехавшие колготки. Пройдя еще немного, я свернула на боковую аллею и приблизилась к серому, невзрачному зданию с узкими, закрашенными белой краской окнами. Отворив дверь, я сложила зонт и вошла внутрь, чувствуя стойкий запах мочи и кала, разбавленный слабым ароматом дешевых дузов недавних посетительниц этого грязного общественного заведения. Бросив быстрый взгляд на ряд кабинок, я обнаружила, что все они были открыты. Пройдя дальше, я вошла в последнюю в ряду и закрыла дверь. Старые деревянные перегородки были исписаны и изрисованы похабными словами и рисунками.

А в той части стены, которая отделяла женскую половину от мужской, были сделаны многочисленные дыры, позволявшие видеть, что происходит в соседней кабинке. И тут я почувствовала на себе жадный взгляд! Кто – то стоял за стеной и с явным восторгом разглядывал меня. Сделав вид, что я ничего не замечаю, я повесила сумочку и зонт на крючок и расстегнула плащ. Потом нагнулась и приподняла подол платья, начиная поправлять колготки и трусики, стараясь не смотреть на того, кто жадно пялился на меня из соседней кабинки. Мне было ужасно стыдно и горячо от его взгляда. Чувствуя, как быстро увлажняются мои трусики от всего происходящего, я подняла голову и стала рассматривать стены кабинки, исписанные и изрисованные разными карандашами и ручками. Милые тетеньки! Покажите ваши мокрые пизденочки! Дайте подрочить на ваши классные жопки! Медленно прочитала я то, что было написано рядом со мной.

– Хочу поебаться с развратной женщиной 20 – 45 лет, которая любит куни и ануслингус. Сосу и лижу, дрочу на ношенные трусики замужних женщин. Спускаю сперму по приказу! – Рядом был номер мобильника. Я шагнула ближе к стене, отделявшей меня от тайного вуайериста. Все бабы бляди! И за это мы их так любим! Ебитесь на здоровье, наши любимые сучки! Легкая улыбка скользнула по моим накрашенным губкам, когда я прочитала это. Было невыразимо сладко читать эту гадость, трогать себя между ножками и чувствовать на себе горящий взгляд незнакомца. Я не сомневлась, что мое поведение возбуждало его, и он тоже мастурбировал, наблюдая за мной. Дверь туалета отворилась, и легкие каблучки цокнули по туалетному полу. Я повернулась и настороженно прислушалась, продолжая удерживать руку между ножками. Соседняя кабинка захлопнулась, и почти сразу же вслед за этим тугая струя мочи плеснула в унитаз.

Я повернулась и заглянула в щель на свою соседку. Это была невысокая, худенькая, стройная девчонка лет n, одетая как школьница, с зонтом и пвкетом в руках, которые явно мешали ей удерживать поднятый подол платья. Она стояла широко расставив стройные ножки и выставив над унитазом аккуратную попку, а ее беленькие трусики и колготки были спущены вниз до самых коленок. Смахнув рукой последние капельки со своей юной, уже пушистой писечки, она не очень уверенно, одной рукой, подтянула колготки с трусиками и выскочила из кабинки, на ходу оправляя на себе короткое платье. Дверь хлопнула, и я снова осталась наедине со своим тайным поклонником. То, что я тоже подглядывала, как и он за мной, моя смелая поза, моя выставленная перед ним попка и точеные ножки в красивых сапожках на шпильке, – все это, несомненно, еще больше возбудило его. Когда я выпрямилась и повернулась в его сторону, он уже не таясь жадно смотрел на меня через полураздвинутые доски и отчаянно мял в руках свой крепко стоящий член.

Это был парень лет 24 – 26. Аккуратный. Интеллигентного вида. Учитель, или врач, или оффисный служащий. "Ну, что? Понравилась она тебе?" тихо спросил он хриплым, искаженным от страсти голосом. Я шагнула к разделявшей нас перегородке и пожала плечами. "Так себе. Еще девчонка! Лет 14 всего. " Он тихо застонал, слушая меня. "Расскажи, какая она была? И что она делала!" Я открыто взглянула на его руки, ласкавшие крепко стоящий член. "А можно мне потрогать?" тихо спросила я, облизывая губы. "Конечно! Я буду счастлив. А ты эксгиби?" – "Да!" с улыбкой ответила я и провела рукой по его рукам, гладившим член. Он тихо застонал и с восторгом посмотрел на меня. "Ты первая такая женщина в моей жизни!" восхищенно произнес он. Я снова улыбнулась и коснулась его члена. "Только не кончи раньше времени!" строго предупредила я его. "Да! Я постараюсь!" согласился он, глядя на золотое кольцо на моей руке. "Замужем?" – "Конечно!" – "И дети есть?" – "А как же! И у меня все как надо. И муж хороший!"

Я легонечко сжала его член и поцеловала парня в губы. "И часто ты здесь подглядываешь?" – "Нет. Раза два в неделю. Уже полгода!" Я снова поцеловала его и взглянула на стены его кабинки. "У вас тоже пишут и рисуют?" тихо спросила я. "Да, но это геи!" – "А ты кто?" – "А я жалкий вуайерист и онанист!" краснея, ответил он. "И я всю жизнь мечтал о такой женщине как Вы!" Я оценила его вежливый переход в общении. "И с какого возраста ты увлекаешься этим?" – "А сколько помню себя! Лет с 5 – 6. " – "О! У тебя богатый опыт!" похвалила я его. Он тихо застонал и жалобно посмотрел на меня. "Все! Я больше не могу! Я сейчас кончу!" прошептал он. Я отпустила его член и потянулась к сумочке. Он задрожал, когда я достала из нее свои прокладки и накрыла одной из них головку его члена. Боже! Он так бурно спустил, что залил мои пальцы своей горячей и свежей спермой. Я пылко поцеловала его в губы и бросила мокрую прокладку в мусорную корзину. Он жадным взглядом потянулся за ней, но я притворно строго погрозила ему пальцем.

"Нет, не надо! Оставь это для другого подобного мальчика. Это будет наш подарок ему, правда?" Он восхищенно посмотрел на меня. Осенний дождь усилился, и в наших кабинках стемнело еще больше. "Я бы с ума сошел от счастья, если бы обнаружил такое!" прошептал он. "И что бы ты сделал с ней?" спросила я. "О, я бы попробовал ее язычком, губками, потом бы полизал и пососал, а потом бы поласкал ею свой член. Использованной женской прокладкой!" Его опавшая штучка стала быстро подниматься, и я понимающе улыбнулась ему. "Ты уже был в моей кабинке?" – "Да. " – "Это ты придумал с досками?" – "Да. " – "И что ты здесь делал?" Он покраснел и виновато посмотрел на меня. "Мне стыдно!" Я провела рукой по его щеке. "И мне тоже очень стыдно сейчас!" шепнула я ему. "И очень сладко!" – "Да!" выдохнул он, глядя на меня. Я взяла его за руку и потянула к себе. "Иди в мою кабинку, " предложила я. Он с восторгом принял мое предложение и пролез через узкий проем в перегородке.

Я достала из сумочка полиэтиленовый пакет, накрыла им грязное сиденье унитаза и опустилась на него, поднимая вверх подол свого платья и обнажая перед ним свои прелести. Он присел на корточки возле меня и стал целовать мои ноги. "Пожалуйста! Умоляю Вас! Снимите с себя трусики. И Ваши замечательные колготочки! Дайте мне полюбоваться Вашей волшебной писечкой!" задыхаясь от похотливого желания попросил он. Я прислушалась к шуму дождя, привстала и сделала то, о чем он просил меня. О! Его глаза засияли каким – то особым светом, а его руки схватились за окаменевший от желания член. "А теперь пописайте, моя богиня!" простонал он, протискивая голову между моими коленями и вбирая в себя аромат моей обильно текущей вагины и запахи экскрементов, идущие от грязного унитаза общественного туалета. Я сунула руку к себе в промежность, смочила пальцы текущим из меня соком и провела ими по его губам. Он застонал от восторга, беря их в рот и жадно вылизывая.

"Понимаешь, я еще не готова к этому, " шепнула я ему. "Сначала мне нужно спустить! Много спустить! И только потом я писаю!" Он подался назад и выглянул из – под моего платья. "Что мне нужно сделать, чтобы Вы много спустили?" спросил он, жадно глядя на меня снизу вверх. То, что я сидела на унитазе перед ним со спущенным колготками и трусиками, с разведенными коленками и открытой писечкой, безумно нравилось ему. "Какая же Вы красивая!" восхищенно произнес он, бесстыдно онанируя передо мной и касаясь членом моих сапожек. "Я даже не мечтал о такой! Я был готов онанировать на любую, лишь бы она дала мне понюхать свои грязные трусики! И села на унитаз передо мной!" Я вовремя успела подать ему прокладку. Он застонал, насаживая ее на свой пылающий желанием член, и благодарно посмотрел на меня. "Я никогда не думал, что такие женщины бывают в реальной жизни!" с чувством произнес он, задыхаясь от пережитого оргазма.

"Какие?" с легким вызовом спросила я. "Красивые, развратные и все понимающие!" восхищенно ответил он, поднося к губам залитую спермой прокладку. "У тебя были женщины?" спросила я. "Да, но ни с кем мне не было так сладко и хорошо как сейчас с Вами!" – "Только не говори, что ты влюбился в меня!" усмехнулась я. "Конечно нет! Я не влюбился. Я просто сошел с ума от Вас!" едва слышно произнес он и начал лизать прокладку, глядя на мои обнаженные колени. "И даже без золотого дождика?" – "И даже без него!" Я встала и улыбнулась ему. "Тогда подтяни наверх мои колготки и трусики! И проводи меня домой! Тебе приятно будет знать, что я выйду отсюда вся мокрая от нашей сладкой игры?" – "Да! Очень!" Он бережно подтянул вверх мои колготки, потом трусики. "Мне нравится, как Вы это носите!" с восторгом произнес он. Я улыбнулась ему и указала рукой на проем в перегородке.

"Выйди и подожди меня на аллее, " попросила я. Он послушно кивнул и вернулся обратно в свою кабинку, задвинул доски и вышел из туалета. Я отворила дверь кабинки и прошла вдоль открытых дверей, заглядывая в мусорные корзинки. В одной я нашла рваные колготки, в другой прокладку со следами свежей менструации, в третьей несколько использованных салфеток со следами кала и мочи. Завернув свои накодки в найденные колготки, я вышла из туалета и подошла к нетерпеливо ждущему меня парню. "А у меня для тебя подарки!" лукаво сказала я ему. Он с недоумением взглянул на меня. Я раскрыла зонтик и взяла его под руку. "Пойдем! Я покажу их тебе в подъезде дома. " Мы вышли из парка и зашли в первый доступный подъезд. Поднявшись на площадку между этажами, я остановилась у окна и положила свой сверток на подоконник. "Разверни и посмотри!" шепнула я ему.

Он с интересом посмотрел на колготки и осторожно развернул их. "Боже!" вырвалось у него. "И где Вы нашли эти сокровища?" – "Там! В соседних кабинках!" лукаво улыбнулась я ему. "Вот этими бумажными салфеточками какая – то чистюля вытирала свою красивую писечку и сладкую попочку и даже не догадывалась, что их сегодня же полижет какой – то славный сексуальный мальчик!" Он застонал от моих слов и молитвенно сложил руки, глядя на меня. "Какая же Вы необыкновенная женщина! И Вы копались там в корзинках ради меня?" – "Да! А вот эта прокладка со следами крови говорит, что это второй или третий день менструации! И что писечка уже оживает и хочет красивую палочку! И не одну!" жарко шепнула я ему на ухо. Он снова застонал и схватился рукой за промежность. "Боже! Что Вы делаете со мной!" – "Поцелуй ее сейчас! Пожалей ее бедную! Представь, как она забежала в туалет, чтобы поменять прокладочку!"

Он задрожал и начал приседать, кончая от моих жарких слов. Я нагнулась над ним и впилась ему в губы жарким поцелуем. Он тихо стонал и плакал, все кончая и кончая от того счастья, которое я ему подарила. И от моих подарков! Минут через десять мы снова вышли на улицу. Он проводил меня до самого дома, и мы договорились о новой встрече.

. Кунилингус,ануслингус, золотой дождь . Крупный план порно на русском языке для телефонов и планшетов. Кунилингус,ануслингус, золотой дождь . Нормально ли то, что твоему мужчине нравится ануслингус? Абсолютно. А почему именно – читай в статье Ануслингус, анилингус, римминг – всё это

Смотреть Би Ануслингус порно видео онлайн ~ 24xxx

В первый раз сделать это за деньги Марина подумывала несколько лет назад, тогда это было обусловлено нелёгким финансовым положением. Недавно, эта мысль вновь привязалась. И не отпускала. С материальным положением стало лучше, но возбуждала мысль продаться. Анального и классического секса двадцатитрёхлетней Марине не хотелось, это она решила оставить на потом. А вот оральный секс, подходил наилучшим образом. Фигурка её была чуть полноватая, тёмные волосы были до лопаток, зелёные глазки были подчёркнуты бровками а на щёчках ютились веснушки. Она никому, никогда, кроме своего парня, не делала минет. Но ужасно хотелось сделать это кому-то другому. Подходящих знакомых не было, и Марина решила воспользоваться интернетом. Набрёла на сайт знакомств и, создав профиль, написала объявление «Сделаю минет, недорого». Откликнулось несколько человек, тех, кто был без фото, она сразу же проигнорировала, остались трое, пару молодых и один постарше, лет 40. С тем, кто был старше всех, ей, связываться не хотелось. Двое других были красивее и имели более красивые достоинства. — Уж если делать сосать. Думал она — То лучше красивый член. Но сорокалетний не унимался, был вполне приятен в общении, в, то время как двое других уже начали называть её соской и всячески оскорблять, посчитав за шлюху. К двум часам ночи она вела диалог только с ним одним, он предложил денег больше чем двое других. Марина ещё раз рассмотрела его средних размеров член, торчащий из кустика чёрных волос. Фигура его была полноватая. Марина согласилась. Встреча была назначена на восемь вечера, мужик проживал на другом конце города. Весь день Марина готовилась к встрече. Вычистила язык, и зубы как следует, всё же нужно иметь уважение к человеку который заплатит за её рот деньги, думала Марина. Хорошенько выбрила ножки и подмышками, чтобы исключить какой либо дискомфорт, приняла душ, одела красный сарафанчик чуть выше колен, нанесла духи и отправилась на встречу.

— Приветствую, вы Олег? Спросил Марина у мужчины, стоящего в оговорённом месте.

— Да, а вы Марина?

— Совершенно верно.

Он был серьезен, и казалось, чуть напряжён.

— Пройдёмте.

Они шли двориками, немного беседовали, он спрашивал, что её надоумило на этот шаг, Марина так и не смогла ему внятно объяснить. Он поведал ей, что живут они втроём — он, сын и жена. Жены пока нет дома, она на работе, а вот сын, скорее всего уже дома. Он так же рассказал, что они с сыном часто, вместе смотрят порно, и скрывают это от матери. Притом, удивляло многообразие жанров — от классики со звёздами до крайних извращений. Тем временем, у Марины нарастало волнение вперемешку с возбуждением. Даже промелькнула мысль передумать. Олег, тем временем, оставался серьёзным. Они вошли в дом, поднялись на этаж и оказались в квартире Олега.

— Давненько тут не было ремонта. Подумала Марина. Ремонта тут действительно не хватало, однако, было чисто — заметны старания супруги.

— Чай будете? Спросил Олег.

— Пока нет, спасибо. Марина отказался, перед таким важным действом, этого не стоило делать, мало ли, что.

— Проходи в комнату, я сейчас. Олег удалился в ванную комнату, а Марина проследовала в одну из комнат, которая, видимо была комнатой родителей. Соседняя была закрыта. Она ждал около пяти минут. Олег возвратился, одетый в семейные трусы и футболку.

— Пройдём на балкон. Предложил Олег.

Марина согласилась, балкон был вполне уютен, просторен, и всё здесь располагало к отдыху.

— Начнём? Спросил Олег.

— Да.

— Вставай на колени. Произнёс Олег, перейдя на «ты», но без особой грубости, просто по-деловому.

Марина встала на колени, он подошёл к ней вплотную. Она глубоко вздохнула и приспустила бельё Олега. Перед её взором предстал лежачий, меленький членчик без намёка на возбуждение. Она аккуратно взял его в руку и начала подрачивать, Олег напрягся, и смотрел на неё сверху вниз. Марина привычно орудовала рукой и из под крайней плоти ей подмигивала розовенькая головка члена. Как только он чуть превстал, слегка окреп в её ладони, Марина подалась вперёд.

— Поцелуй. Попросил Олег. Марина чмокнула головку губами, один раз, потом другой. Начала покрывать его членчик поцелуями, оставляя на нём свою помаду. От его органа пахло тёплым, мужским запахом, противно не было. Кожица члена была сухая и цеплялась за губы, Марина смочила их языком и стала оставлять на пенисе мокрые пятна.

— Давай языком. Послышалась новая команда Олега. Марина достал свой язычёк, постаралась сделать это как можно пошлее. Лизнула его головку, она ответила слабым потемнением, Марина повторила, и случилось то же самое. Кончик языка запорхал вокруг уздечки и дырочки члена. Язык чувствовал солоноватый вкус. Член потихоньку оживал от манипуляций. Марина даже обрадовалась за себя. В то же время голова её шла кругом, действо пьянило, будто в вакууме она не соображала, что делает. Наконец член Олега принял стоячее положение, Марина отпустила его и отстранилась, чтобы посмотреть, как он плавно раскачивается в нескольких сантиметрах от её глаз. Из дырочки появились капельки смазки, образуя тонкую полосочку.

— Пора. Подумала Марина, и раскрыв свой ротик взяла член, примерно, наполовину. Ротик мгновенно наполнился вкусом и запахом смазки, он был горяч и на самом деле, приятен. Марина принялась сосать, лаская головку члена своим языком. Олег напрягся ещё сильнее и задышал глубоко. Губы плотно сомкнулись вокруг члена, Марина закрыла глаза и наслаждалась минетом, размеренно двигая головой. Тут она почувствовала ладонь Олега на своей голове. Девочка старалась сосать хорошо, не задевал зубами, работая языком по головке. При том руками член не придерживала, держа руки сначала на своих пухленьких коленях, а потом обхватив ими ягодицы Олега. Сосать без рук, ей всегда казалось сексуальнее чем с ними. Когда присутствуют руки, то создаётся впечатление, что просто дрочат в рот, а тут работает только ротик и ничего более. Смазка выделялась обильно, и скоро её вкус стал доминировать во рту. Олег положилна затылок вторую свою ладонь и стал помогать Марине. Она поняла, чего он хотел от неё — взять член глубже. Несколько размашистых фрикций и Марина уже упираестся носом в пах Олега а головка его члена мягко входит прямо в глотку. Марина побаивалась этого момента, ожидая рвотного рефлекса, но его не последовало, и она удовлетворённо продолжила сосать. Олег уже стонал, стон его был похож скорее на стон боли, чем стон удовольствия. Он ойкал, протягивал букву о и был в этом забавен. Глаза его были закрыты. Но тут он посмотрел на Марину, и они встретились взглядами. Марина смотрела на него своими большими, зелёными глазами, своим совершенно девичьим взглядом. Он смотрел властно и серьёзно, осматривая нежное личико девушки, её чувственный рот держащий член. Она чуть наклонила голову набок, отчего волосы рассыпались из пучка. Он запрокинул голову, взялся за волосы Марины и начал трахать её в рот, который превратился из искусного инструмента в обычную дырку. Он то растягивал щёки, то загонял по самые гланды, так, что о подбородок ударялись его яйца. Вдруг он достал член.

— Покажи язык! Марина вытащила язык, и Олег начал стучать по нему членом. Потом он похлопал им по щеками, повозил им по её милому личику, и задрал его к животу. Девушка всё поняла, и без слов начала вылизывать его яички, которые уже слегка взмокли. Марине, было слегка противно лизать волосатые, вспотевшие яйца. Но что делать, она сама пошла на это, и нельзя сейчас прерывать удовольствие Олега. Марина держала во рту мошонку Олега и гоняла языком два огромных шара. Насладившись вылизыванием, он, вернул член в рот и продолжил в том же ритме. Всё шло в едином ритме, Марина контролировала ситуацию, и просто сжимала губами член, скользя языком по стволу. — Бедняжка, он, наверное, не может никак кончить. Подумалось Марине, но тут Олег задышал чаще и громче, фрикции увеличились, но теперь не он добил её в рот, а насаживал голову на свой член, и голова Марины бешено замоталась в копне тёмных волос. Девушка билась носом в пах Олегу. Тут она почувствовала, как член набухает, каждую венку ощущая своим ртом, вены пульсировали, гоняя кровь. Головка раздувалась, и тут, Олег громко заойкав, пустил Марине в рот первую струю спермы, потом последовали следующие, ритм он не сбавлял, и струи то попадали в ротик, то стреляли в губы. Олег кончал глубоко вогнав член и замерев смотрел в её округлившиеся глаза. Они смотрели в глаза друг другу, и это было какое-то необъяснимое единение двух людей. Марина лишь чувствовала, как потоки спермы льются в рот, и всё вокруг уплывает куда то и одновременно кружит.

— ААААААААААААааааа протянул Олег и отпустил голову, Марина медленно сползла с члена, слизывая всё, что на нём оставалось, продолжая смотреть на Олега. Он отшатнулся в сторону и спрятал обмякший член в штаны. Тут она услышала как в комнате захлопнулась дверь, кто-то видел всё это.

— Это сын, не переживай, всё нормально. Успокоил её Олег. Он взял с подоконника пачку сигарет и закурил. Марина встал с колен, вытерла рот платком. Олег протянул ей сигарету. Девушка закурила.

— Спасибо, очень здорово было.

— Хорошо. Марина раскраснелась, наверное, как семиклассница после первого минета в школьном туалете. Но стеснение быстро спало, Олег пребывал в дружеском настроении.

— А мне с женой скучно уже, я иногда девочек к себе приглашаю, а иногда и мальчиков. Усмехнулся Олег. Люблю помладше, они за тысячу рублей на всё готовы, оно и понятно, где им денег взять кроме как у родителей.

— Это да. Согласился Марина, вспомнив школьные годы. — А как же сын?

— С сыном у меня договорённость.

Наступила пауза. Они докурили и побросали в окно окурки.

— Слушай, а ты моему сыну не соснёшь? Двойная такса. У него никогда не было девушки.

Марина растерялась, это в её планы не входило. Но все, же раздумывала.

— Подумай хорошенько, я не обижу. Олег посмотрел на Марину. — Ладно, ты пока думай, а я к нему загляну.

Мысли крутились в голове девушки, с одной стороны она собиралась сделать это лишь раз и только одному человеку, но за символическую сумму денег, а с другой за два отсоса получалась уже какая, то хорошая сумма. В общем, мысли были как у шлюхи, и это опять вскружило Марине голову. Минут через пять Олег вернулся.

— В общем, он ждёт тебя. Я заплачу в три раза больше, чем мы договаривались. В глазах Олега был азарт.

— Хорошо. Ответила Марина. На что Олег широко улыбнулся. — Его зовут Игорь, ты накрась губки, зайди на четвереньках в его комнату, и оголи попку, она у тебя что надо.

Марина вышла с балкона, и направилась к комнате Игоря, напомадив губки, приняв нужную позу, Марина постучалась в дверь, отчего та распахнулась. Медленно войдя внутрь, Марина обнаружила Игоря, он смотрел порно и мял через шорты свой пенис. На экране компьютера, мужики драли всем известную брюнетку.

— Привет Игорёк. Вымолвила Марина, притом, как то жалостливо.

Он повернулся ко ней, лицо его было прыщавым, под носом были реденькие усики, которые он, наверное, ни разу ещё не брил. Развернувшись на стуле, он достал свой член. Тот был длиннее, чем у отца, но заметно тоньше. Марина сделала несколько шагов виляя бёдрами и оказалась перед ним. Он, молча, осматривал на девушку. Склонившись над его членом, Марина почувствовала его несвежесть. От долгой дрочки парень уже был возбуждён.

Марина взял его перчик в рот и уже знакомыми движениями начала обрабатывать.

Парень растянулся в кресле, и лицо его выражало блаженство. Девушка стояла на четвереньках, её голова быстро двигалась. Парень властно произнёс.

— Покажи сиськи!

Девушка не собиралась этого делать, но парень взял её за волосы и, отстранив от работы, повторил приказ.

— Сиськи покажи, что, тупая чтоли?

Губы девушки, только что сосавшие, задрожали, в глазах накатили слёзы. Она спустила бретельки сарафанчика вместе с лямками лифчика и взгляду подростка предстали небольшие грудки, с красивыми сосочками.

— Чё такие мелкие? Парень насмехнулся над скромным достоинством девушки. Марина пожала плечами, комок слёз в горле не давал сказать ни слова. Игорю было приятно рассматривать чистенькую, холёную девушку, стоящую перед ним на коленях.

— Жопу покажи! Скомандовал подросток.

Марина чуть дрогнула, повернулась и, вновь встав на четвереньки, задрала подол сарафана. Попка её была вполне крупной, и обрадовала подростка. Тот осматривал её с минуту. Ножки Марины тоже понравились парню, хотя в целом, фигурка девушки была далека от тех, что парень ежедневно видел в интернете.

— Ладно, соси дальше. С ленью произнёс парень.

Марина принялась за минет. Обида отступила и её сменила жалость к этому парню.

— Бедолага, сидит, дрочит целыми днями. И никогда женщины не пробовал. Марина вылизала начисто пенис парня, и теперь он источал запах её помады. Она повиляла задом, что привело в восторг Игоря. Он неожиданно нежно начал гладить её по голове, рука его спустилась к груди девушки, и Игорь гладил там, цепляясь пальцами за набухшие сосочки. Он непередаваемо хотел эту девушку, и Марина чувствовала это.

— Я же девушка, а значит, я могу ему помочь. Марину посетила простая, но правильная мысль. Она оторвалась от члена, поцеловав головку, и встала во весь рост перед изумлённым Игорем. Она положила ему руки на плечи, пошло улыбнулась и облизала язычком губки. Развернувшись к нему спиной, она встала раком, и её зад был в сантиметрах от Игоря. Она начала качать задом, и её ручки проскользнули по сочным икрам вверх к мощным ягодицам и бёдрам, и далее к трусикам, которые небольшой каёмкой ткани прикрывали её прелести. Она взялась большими пальчиками за трусики и сексуально спустила их. Игорь мгновенно почувствовал свежий аромат киски. Промеж ягодиц темнела дырочка попки, а чуть ниже блестела соками пухлогубая пися. Она взяла его за руки и прислонила их к своим дырочкам. Парень сначала несмело начал гладить её промежность, потом он понял, что девушка ему отдаётся начал делать всё, что вздумается. Он мял её киску, оттягивал губки и клитор, хлопал по ней, причиняя девушке боль. Но Марина была покорной, она понимала, как важно для Игоря это свидание, возможно, оно изменит его жизнь к лучшему. Она сбросила сарафан и оказалась абсолютно голой. Она шагнула в центр комнаты и встала на четвереньки, широко раздвинув ноги. Парень всё понял и, стянув спортивные штаны, пристроился к Марине сзади. Он тыкался членом в её киску и не вошёл в неё, пока Марина не помогла ему. Он неумело стал трахать её. В глазах Марины выражался стыд за то, что она делает, и одновременно радость за Игоря.

— Да малыш, давай! Давай! Она стала двигаться ему навстречу, подбадривая. Игорь же чувствовал себя плейбоем.

— Давай! Она сжала его член своим влагалищем. Игорь остановился, видно оргазм подступил, и он не хотел кончать раньше времени. Чуть погодя, он продолжил. Это повторялось несколько раз в течении пяти минут. Тут Игорь облизал средний и безыменный пальцы на своей правой руке и резко вогнал их в тугую попку девушки. Лицо девушки искривилось от боли, у неё бывал анальный секс со своим парнем, но ей это не понравилось, сейчас она не посмела возразить. Он начал трахать её пальцами, вынув член из письки. Он наблюдал, как колечко ануса, окружённое мелким пушком поглощает в себе его пальцы. Он поднялся на ноги и, плюнув на ладонь, ввёл ещё один палец, чуть потрахав Марину в зад он начал поднимать её своей рукой. Резкая боль пронзила попку девушки и та стала подниматься с колен, оставаясь стоять на носочках, опираясь на ладони. Он сделал шаг, и его нога оказалась прямо перед лицом Марины, он ткнул ногой в её губы. Она не ожидала этого, но покорно поцеловала ногу Игоря. Потом принялась облизывать пальцы, словно котёнок слизывающий молоко. Лицо её было пунцовым от неожиданного вторжения в её анал и от стыда за всё происходящее. Наконец он вытащил пальцы из растянутой попки, они были чуть испачканы неподготовленной дырочкой. Игорь, встав перед девушкой, и звяв за волосы задрал её голову.

— Открой рот, сучка. Приказал Подросток.

— Многому же он научился, смотря порно, подумалось Марине и тут же в её ротик ворвались пальцы, только что терзавшие её попу. Горьковатый вкус грязных пальцев вызывал отторжение, но девушка вытерпела. Игорь, почистив свою руку, нагнулся перед мариной и раздвинул рукой ягодицы.

— Дорого мне обойдётся жалость к этому извращенцу. Смекнула девушка и начала лизать зад наглому парню. Уже привыкнув к характерному запаху и вкусу, Марина не обращала на них внимание. Она не так не ласкала даже своего парня, а тут этот парень унижает её, ниже некуда.

— Умничка. Протянул Игорь в экстазе. Ануслингус ему очень нравился. Он наслаждался языком девушки минут пять, после чего встал и открутил ножку от табуретки. Подойдя к Марине сзади, он что-то шепнул, шлёпнул её, и тут, Марина ощутила, как твердый, холодный предмет входит в её зад. Парень вгонял ножку табуретки всё глубже и глубже, растягивая анал. Ножка вошла, примерно на половину, своей длинны, потеснив внутренности, и дальше не проходила. Марина раскрыла свои алые губки и ловила ими воздух, ломая свои красивые ноготки о паркет. Она была похожа на рыбу, которую выбросили на берег, урывками она ловила воздух, выпучив свои глазки из которых уже текли слёзы.

— ММММММММММ промычала девушка.

Игорь был не утомим, вытащив ножку, он вогнал её снова. Раз за разом это повторялось, и страдания Марины становились невыносимыми, она, то закрывала глаза, то выпучивала их. Чтобы было легче, она отклячила зад, как делают это кошки в течку. Такой вид лишь раззадорил маленького извращенца, и он с яростно трахал девушку ножкой табуретки. Продолговатый предмет врезался в какую то невидимую преграду и не шёл дальше, но вдруг, после нескольких особо мощных толчков зад Марины поддался и ножка вошла внутрь на две трети. Так он и оставил стоять бедную девушку, наслаждаясь видом. Он посмотрел в её глаза и, набрав слюны и мокроты, плюнул в её раскрытый от боли ротик. Марина проглотила плевок вместе с обидой. Игорь пнул девушку ногой и та, перевернулась на спину. Он поставил ей ногу на грудь, как победитель. (Специально для eromo. org — секситейлз. орг) Потоптав её маленькие грудки, он наступил на её лицо, размазывая по нему слёзы и туш. Он подошёл к письменному столу и взяв с него телефон сделал несколько снимков обнажённой и повержено девушки. Вид впечатлял — на фото была настоящая шлюха из фильмов, которые он так любил, лицо в туши и слёзах, из жопы торчит палка, ножки согнуты в коленях. Он крупно сфотографировал её лицо, на котором была гримаса жалости и унижения.

— Чтобы ещё с тобой сделать? Размышлял вслух Игорь. Взяв со стола две канцелярские прищепки, он нацепил их на соски взвизгнувшей Марины и стал оттягивать их в разные стороны. Бедная девушка завыла. Она не понимала, за что он с ней так поступает. Она могла отделаться самым лёгким из всего, что с ней происходило, но, проявив слабость, она оказалась жертвой. Игорь дрочил, глядя на великолепную, по его мнению, картину. Решив, что с Марины хватит, он сорвал с сосков прищепки, чем причинил адскую боль девушке. Не медля, он вытянул из её зада ножку стула. Для измученной девушки наступило, наконец, облегчение. Зад горел огнём, соски ныли, а во рту был ужасный вкус. Он взял её за руки и прислонил спиной к стене. Прижав голову, он вставил в её ротик член и начал бешено трахать. Марина давилась, плакала, кашляла, но не смела сопротивляться. Ей казалось, что это продолжалось бесконечно долго. Наконец парень начал спускать в неё. Спермы было очень много, первая порция попала в рот, но всё остальное он слил на её личико. Парень стонал и дёргался, пока не упал на колени, освободив алую дырочку рта из которого стекала сперма. Сперма капала на её грудь, блестела на губах, щеках и ресницах. Игорь улыбнулся, похлопав Марину по щеке, встал и оделся.

— Спасибо сучка, заходи ещё.

Марина встала на дрожащие ноги и, взяв свой сарафанчик с нижним бельём, удалилась из комнаты. Олег сидел на кухне, она прошмыгнула в ванную, оделась и привела себя в более менее нормальный вид. Выйдя, она наткнулась на Олега.

— Простите, что так получилось, я надеюсь, мы не будем раздувать эту проблему? Олег вдруг опять перешёл на ты, будто обслуживала его совершенно другая девушка. — Вы же сами понимаете, парень насмотрелся всякого в этом интернете, думает, что это всё и должно так быть. Но спасибо вам, за то, что с пониманием отнеслись к его фантазиям.

— Всё в порядке. Прошептала Марина дрожащим голоском.

— Вот, возьмите. Олег протянул тысячную купюру. — Расстаёмся без обид? Марина взяла деньги.

— Без обид. Ответила Марина, сжав своей ручонкой деньги. То, что заплатил ей Олег, было меньше суммы, на которую они договаривались изначально. Попросить больше она не решилась.

— Вот и отлично. Расплылся в улыбке Олег. Он за плечи вывел её к лифту. — Спишемся с вами в сети?

Марина ничего не ответила, только сделала слабый кивок и села в лифт. Она посмотрела на себя в зеркало и разрыдалась. Выйдя из подъезда, она медленно побрела.

— Извините, не угостите сигаретой? Спросила девушка у прохожего. Тот угостил и дал прикурить. Марину глубоко затянулась, пытаясь перебить горечью дыма отвратительный привкус во рту и успокоиться. Вспомнив про мятую купюру в руке, она бережно её расправила и спрятала в сумочку. Она нащупала в сумочке телефон, утёрла слёзы, прокашлялась.

— Алло, Лёш. Я сегодня у Дашки ночую. Ну, вот так вот получилось. Да, пока, спокойной ночи. Часы показывали девять тридцать. Марина нетвёрдой походкой направилась к подруге, ей очень хотелось выпить.

Мама с маленьким сыном сестра ануслингус: смотреть русское порно

Размеренно, без спешки, со знанием дела, Лера нахлёстывала плетью по дёргающейся, ещё не зажившей после ночной порки Олежкиной попе. Плётка со свистом рассекала воздух, и с короткими резкими щелчками падала на его кожу. Уча подруг примером, она отводила плечо назад с полуповоротом тела, одновременно оттягивая локоть, на обратном движении заставляла плётку изогнуться "змейкой", и уже под самый конец, резко срабатывая кистью руки, выпрямляла плеть, отчего сила и резкость удара удваивались, и щёлкнув ею по попе начиная с кончика, наносящего самую сильную боль, она таким же резким движением протягивала руку назад, одновременно отдёргивая взад и правое бедро. Делала паузу, дожидаясь пока пройдут судороги по Олежкиному телу и распространится боль, чтобы боль от следующего удара не "тормозила" предыдущую, пока вздуется рубец, и вновь делала взмах, ловко и метко раскладывая ему по попе кровавые рубцы. Положив два таких один подле другого совершенно вплотную, она следующим ударом попадала в самую середину между ними, и тогда Олежка ещё сильнее юлил и дёргал попой, насколько это было возможно под весом державших его девчонок... Или она наносила удар почти горизонтально, под небольшим углом, попадая в самый низ попы, там где ноги переходили в аппетитные холмики, что было больнее всего. В этот момент Олежка вскидывался ещё сильнее, сам того не зная, что подаётся навстречу плётке, а Лера ещё пару-тройку раз стегала по одному и тому же месту. После каждых семи-десяти ударов она обильно орошала его попу водой, и продолжала хлестать по мокрой коже.

После двадцатого удара, когда она в пятый или шестой раз стеганула его по одному и тому же месту, Олежка не выдержал, кое-как вывернул прижатое к подушке лицо, и заорал диким голосом, умоляя о послаблении. Но совершенно безразлично через десяток секунд последовал следующий удар, а до этого сосчитавшая - "Двадцать два!" Женька вдруг сказала - "Пятнадцать!".

Олежка рванулся, забился, и не столько от жуткой боли, сколько от этого пересчёта.

- Госпожа Женя, должно быть 23! Зачем! - завопил он.

Но Женька лишь снова уткнула его лицо в подушку, крепче села на голову. Следующий хлёсткий удар.

- Пять! - посчитала она.

Обезумевший от боли Олежка не сразу понял, какую непростительную вещь он сделал - начал поправлять госпожей! Теперь до него дошло, что из-за одного вскрика он получит ударов более чем на полтора десятка! И, кусая и жуя подушку, он продолжал лишь взвывать и мычать, да после каждого удара подпрыгивать и дёргать попой...

Наконец Женька сосчитала - "Двадцать пять!". Лера прекратила истязание, придержала Олежке ноги, пока Марина освобождала место, и сама встала своими острыми коленками на его отдавленные затёкшие ступни. К слову говоря, в дальнейшем Олежка заметил, что при порке Женька сама старалась драть в последнюю очередь, после всех подруг, по уже исхлёстанной попе, когда её удары доставляли наибольшие мучения.

Марина также сбрызнула его попу водой, поиграла плёткой по Олежкиному телу, и даже дольше, щекоча его распухшие, набрякшие кровью рубцы, точечно прикасалась кончиком между ягодиц и с хихиканьем проводила сверху вниз, затем пощекотывала между ног. И вдруг резким взмахом руки щелканула с такой силой, что у Олежки захолонуло дыхание. Он затрясся, задрыгал бёдрами. Лера только сильнее вцепилась ему в икры чтобы он не вырвал ступни из-под её колен. А Олежка завывал, его било словно в падучке - сумасшедшая боль просто заполнила всё его существо.

Марина пропустила плётку через кулак, натянула её назад, и вновь стала пощекотывать Олежку по коже. И снова удар, и опять он начал трястись и корчиться...

- Во корячится! Как корамора! Эть! - приговаривала Марина, нанося следующие и следующие удары. Она тоже пару раз обрызгала водой, и не только попу, но и спину между лопаток, будто возвращая его к чувствам как бы заранее. Олежка начал было уже терять сознание, когда прозвучало "Двадцать пять!".

Пока Лера менялась с Мариной местам, а затем вместо Женьки взобралась Олежке на голову, ему дали немного передохнуть. Женька тоже смочила ему попу, затем стала сгибать и растягивать плеть. Громко и звонко щёлкнула ею в воздухе.

- Ну что мой хороший, позабавимся?! - посмеиваясь, плотоядным голосом произнесла девушка. - Безо всяких прелюдий вроде щекотания кончиком плети, только сильно хлопнув его ладонью по ягодице, она с полного маху стеганула Олежку наискось попы, от самого низу и почти до поясницы. Второй удар - сверху вниз, как бы крест-накрест. Теперь, ожидая когда Олежку прекратит корчить, она провела как с нежностью кончиком плётки ему по середине попы, и затем хлёстко щёлкнула кончиком около щели, задев немного внутри. - Оппа! Красавица жопа! - и Женька несколько раз прошлась по низу попы, попадая концом в середину.

- Погодите-ка, - сказала Женька после счёта "Двадцать пять!", - что-то он вёл себя непослушно! Добавлю-ка я ему от себя! Ат-тата! Ат-тата! Ат-тата! - она прошлась плёткой с такой силой, что Олежке показалось, будто у него лопаются глаза. - Вот теперь - то, что надо! Сто и один кнут! - Женька хохотнула и звучно шлёпнула его по попе.

Если бы Женька не делала более долгих пауз между ударами, явно наслаждаясь беззащитностью жертвы, заставляя Олежку выжидать подольше следующих ударов, он возможно бы и потерял сознание. Но он всё-таки дотерпел до конца, и когда его отпустили, полуобезумевшего, он не смог пошевелить ногами, так были отдавлены и затекли вывернутые в разные стороны ступни ног.

- Чего развалился, ещё хочется плётки? - прикрикнула Лера, выдёргивая из-под него подушку. - А ну на бок поворачивайся! - Олежка услышал шорох клеёнки.

Почти сразу же после порки он был положен под клизму. Разумеется, сопротивляться он не мог, да и не стал бы, хоть он и плакал украдкой, что ему снова делают столь постыдную и мучительную процедуру; держать его не было нужды, а клизму ему ставила Женька. Олежка лишь дёрнулся, захрипел и застонал когда она раздвинула ему его дико болевшие, раздувшиеся как шар ягодицы. Та дала ему крепкого шлепка.

- А ну цыть! Лежать спокойно! А то ещё разрумяним твою жопу! - Женька обмазала ему анальное отверстие гелем для страпона, и достаточно аккуратно вставила в Олежкину попу длинный наконечник. Пошла тёплая вода, распирая его живот.

Первую половину клизмы Олежка выносил достаточно спокойно. Но затем давление в животе начало становиться совершенно невыносимым. Он ёрзал, сучил ногами, начал стонать и подвывать.

- Смотри у меня, если уронишь хоть каплю! Это будет считаться, что не додержал клизму до конца! Мы ведь измерим, сколько там останется, и за каждые недодержанные 100 грамм ты получишь по десять ударов! И даже не этой плетью, а чем-нибудь покрепче и пострашнее!

От ужаса Олежка сразу забыл все неприятные ощущения в животе. Они просто как исчезли. Женька в свою очередь так развернула наконечник у него в дырочке, что как бы заперла выход - сноровка в этом деле была видать у девок изрядная. Она всё-таки приостановила воду, а оставшуюся стала вливать более слабой струёй. И потому он кое-как, еле-еле, но выдержал до конца эту крайне мучительную процедуру. Олежка только боялся, что ради того, чтобы был бы повод выпороть его ещё раз, его заставят некоторое время выдерживать в себе воду, пока у него из попы не прольётся хоть сколько-то. Но Женьке, как и всем остальным, уже не терпелось воткнуть в его попу страпон, и потому, вытащив наконечник клизмы у него из попы, она за цепочку рванула его с кровати.

- Швыдче в сортир! Прольёшь хоть сколько по дороге - считай, полсотни горячих уже твои!

Спотыкаясь и неуклюже подпрыгивая на скованных руках, Олежка на четвереньках поспешил в туалет, едва удерживая рвущуюся в дырочку воду. И только он успел плюхнуться на унитаз, как мощный водопад вонючей жижи хлынул у него из попы. Женька снова сидела за полузакрытой дверью, держа его за цепочку.

- Во как из него плюхает! Так что не зря мы его залили по самые гланды! - судачили девки за дверьми. - Ну, ты, там! Опростался? Долго ещё думать будешь?

Олежка поднатужился, затем привстал и потоптался. Ему снова освободили от браслета правую руку, а Женька зажала его голову промеж ляжек. Опять она вставила в его попу наконечник, и с силой прошерудила внутри, позволила сесть на стульчак. Удостоверившись, что в нём нету остатков воды, его заставили вытереться, и плёткой погнали обратно в комнату, где он вновь был пущен на круг.

На этот раз первой его имела Женька. Нисколько не церемонясь, она заставила Олежку встать на колени перед кроватью и грудью опереться на неё. Сильно и грубо раздвинула его распухшие лилово-чёрные ягодицы, и засадила страпон. Но теперь у Олежки главная боль была не от проникновения в попу этого предмета, а от всякого прикосновения к ягодицам, особенно когда она, вгоняя страпон на всю глубину, временами сильно шлёпала, и крепко прижималась ляжками к его попе. Женька же, обхватив его снизу под бёдра около живота, натягивала и натягивала Олежку на страпон. Работала она длинными фрикциями, медленно вытягивая и с силой вгоняя страпон на всю его длину. Наконец она получила оргазм, и немного отдохнув, заставила Олежку тщательно слизать выделения с её бёдер.

Вслед за нею его имела Лера. Ей снова захотелось напялить его в положении на спине, с подушками под копчиком. Но когда она грубо и сильно схватила его за исполосованные ягодицы, к которым невозможно было и прикоснуться, Олежка взвыл диким криком. И тут же получил такую оглушительную пощёчину, что на миг потерял соображение.

- Это что такое?! Всыпать ещё?! - прикрикнула Лера. Но всё-таки она взяла его немного выше болевших ягодиц, почти у самой поясницы, и не спеша, с раскачиванием, вошла в него. Но то ли воспоминания о том, как он корчился под её ударами, то ли его недавний вскрик, но что-то воздействовало на неё внутри, и очень скоро она забилась и затряслась от сумасшедшего оргазма. Отвалилась, тяжело дыша. И через пару минут отстегнула "браслеты" от Олежкиных ног и застегнула руки, схватила его за волосы, и заставила вылизать и мощно засосать свою пизду, облизать ей ляжки, а потом и анус.

- О, дырявый, да ты, я смотрю, о чём-то размечтался?! - с этими словами пришедшая Марина больно стеганула Олежку пластиковым прутом. - Прыгай на кровать, и - раком! Да не так, придурок! Жопку повыше, спину прямо! Ещё, ещё вздёрни свою каку! - прут несколько раз обжёг ему попу, а сама Марина стала переподтягивать ремешки страпона, стараясь как-то по-особенному приладить его на себе. И сам страпон Олежке показался каким-то необычным, ему даже, как он решил, что почудилось, будто там на конце виднеется отверстие.

А Марина тем временем взобралась на него, после нескольких усиливающихся толчков засадила страпон, и вдруг замерла, совершенно расслабленно лёжа на Олежке. И тут он почувствовал, как ему вовнутрь вливается что-то горячее, одновременно распирая кишечник. Только сейчас до него дошло, что она пописала в него, а страпон, действительно со сквозным отверстием, в данном случае сыграл роль наконечника клизмы. Моча, обладающая сильным раздражающим действием, сразу стала "проситься наружу", но разве же госпоже было до этого! Она то в убыстрённом темпе, переходящем в скачку, то медленными длинными фрикциями с усилиями на последнем движении гоняла страпон в попе у Олежки. Продолжался весь акт достаточно долго, или просто ему так казалось. Поскольку он едва сдерживался, ему казалось, что бурлящая в его кишечнике моча, несмотря на столь толстую затычку в его анальном отверстии, вырвется и загадит кровать. Что тогда будет с ним - он ужасался даже предполагать. А Марина, словно бы в насмешку, так и продолжала ходить и ходить в его попе, и никак не могла насладиться. Она то тёрлась бёдрами об его исхлёстанные ягодицы, причиняя дикую боль, то "полоскала" грудями по спине. Затем начала всё сильнее и сильнее нашлёпывать его с боков по попе. Эти шлепки были бы болезненны и для совершенно нетронутой кожи, а уж болевшая на всю глубину и словно обожжённая Олежкина попа - можно себе представить, чего ему стоило, чтобы не взвыть и не взмолиться! Только страх перед поркой, которую, он знал, ему не вынести, заставлял его терпеть меньшие мучения.

Но вот по телу Марины прошла судорожная дрожь, ещё и ещё раз, всё сильнее и сильнее. Она застонала, даже зарычала, её всю свело как в судорогах, и в следующие секунды Олежкины ягодицы были залиты слизью её выделений. Отдышавшись с минуту, она резко, с вывертом, выдернула страпон и рванула Олежку за цепочку.

- Тикав до сральника! Швыдче! Нагадишь хоть каплю, хоть пятнышко - запорю до полусмерти!

Олежка, не вставая на четвереньки, лишь согнувшись в три погибели, за что получил несколько хлёстких ударов цепочкой и угрозы поркой, едва добежал до унитаза. Вся бушующая в нём моча вместе с какой-то кишечной слизью одним духом рухнули из него.

- Чёй-то с ним? - высунулись Женька с Лерой.

- Это я, получается, сделала ему уриновую клизму! Свежайшую, напрямую! Прямиком - ИЗ - и В! - захохотала Марина.

- Ого!

- Ну, ты придумала!

- Пить он не смог, пришлось заливать с обратного, с заднего хода!

- Теперь желательно промыть ему систему, чистенькой водичкой!

- Это я и сама знаю! Только хотела сказать, пусть кто-нибудь принесёт сюда клизму, и подержит её! - Марина схватила Олежку за волосы и за ошейник, прижала лицом к своему лобку, повозила кругами, и втиснула к себе между ног. Он уже на автомате знал, что следует делать, и постарался полностью удоволить госпожу - вылизал у неё внутренние стороны бёдер, облизал и засосал её клитор, массируя носом точку "G", с особым тщанием облизал губки и проник вовнутрь языком. Марина сладостно постанывала, слегка извиваясь, по её телу волнами проходила мелкая дрожь. Наконец она вскрикнула, ещё плотнее прижала к себе Олежкино лицо, волна судорог прошла по ней так, что она едва не упала.

Через минуту Женька поднесла наполненную клизму. Марина, даже не дав Олежке подтереться, крепко зажала его голову промеж ног, заставила приподняться. Взяла под живот, и погрузила наконечник в его дырочку. Женька держала мешок клизмы так, чтобы шланг не был бы слишком натянут.

Как и парой часов раньше, первая половина клизмы проходила у него без сильных неприятностей; затем всё-таки вода стала доставлять неудобства. Олежка топтался, подёргивал попой, но Марина только крепче сжимала бёдрами его шею да слегка похлопывала кончиком цепочки то по одной, то по другой его ягодице, предупреждая, что ему грозит, если вдруг у него непроизвольно из попы брызнет вода. Олежка мычал, почти что притопывал ногами, сгибая и разгибая колени.

- Ого, сейчас он кажется пустится в пляс! - подсмеивалась Женька.

- Так ведь гармонист, сам бог велел! - вторила Лера.

Буквально на последних граммах воды у Олежки из попы вытекло несколько капель. Крепкий удар цепочки обжёг ему попу. За ним последовали ещё несколько. Он втянул в себя анальное отверстие, и тут в клизме хлюпнуло и как бы тонко проныло. Марина извлекла наконечник, дала вытечь из шланга последним каплям воды, и посадила Олежку на стульчак.

- Ну смотри ж ты у меня! Не сегодня, так ти завтра выдеру так, что с неделю не сможешь сесть на жопу! - прошипела ему Марина.

С шумом и гулким плеском мощная струя ударилась в унитаз. Сейчас Олежку не торопили. Затем Лера, а следом за ней и подруги подходили к Олежке, брали его за волосы, и заставляли вылизывать, сосать их промежности, проникать вовнутрь языком. И только получив свои "сто пудов удовольствия", они проверили его на остатки воды, позволили ему подтереть попу, принесли одноразовую миску, велели наполнить её водой из унитаза чтобы попить.

- Что теперь делать будем? - начала было Марина, но в это время в прихожей затренькал домофон.

- Кого ещё там в такое время? - буркнула Женька. Из прихожей уже доносился звонкий голосок Леры: - Ника, ты? Давай поднимайся скорее! - И быстро вернувшись, она затащила Олежку в большую комнату, велела лечь на пол, и приподняв его голову за волосы, зашипела: - Сейчас к нам придёт ещё одна твоя госпожа, Вероника. Ты ничего не забыл, всё помнишь, как надо выражать покорность госпоже?

- Да.

Цепочка со свистом несколько раз прошлась Олежке по попе и спине. Он подскочил.

- Да, госпожа Лера! - поспешил он скороговоркой. Попу ему снова обожгло. - Чтобы помнил! Если скосячишь - тебе останется только завидовать сидоровой козе! Если уж за свою сегодняшнюю дерзость ты получил сам видишь как, то соображай, что тебе будет за более крупные провинности! Тем более, драть будем уже вчетвером! Чтоб всё тип-топ! Вспоминай каждую мелочь!

У дверей уже заливался звонок. Лера бросилась открывать.

- Мы и не думали, что ты прямо сейчас и прилетишь, да ещё перед самым ливнем! - щебетала в прихожей Лера. - Я же тебе только-только рассказала, что у нас новое мясо!

- Ну, а мне сразу захотелось его попробовать! - гулким, как из бочки голосом говорила в ответ гостья. - Ну, показывайте, хвастайтесь!

Только сейчас Олежка заметил, что за окнами сильно стемнело. Он не успел перевести взгляд на новую госпожу, как квартиру озарил яркий взблеск, и через десяток секунд бухнул трескучий раскатистый грохот. Послышался приближающийся шум, и с небес рухнул целый водопад. Лера зажгла все лампы. Снова сверкнуло. Но Олежку уже волокли в прихожую.

На вид Вероника была ровесницей Леры, тощая и высоченная как жердь деваха, с полным отсутствием каких-либо женственных форм тела и ног, более похожих на палки. Единственно, что говорило о её принадлежности к женскому полу, это высокая пышная грудь. Да и то она такою казалась ввиду её невероятной худобы. Сильно вытянутое как эллипс лицо, коротко подстриженные волосы какого-то серого цвета, малюсенький рот и носишко кнопкой. Если бы не гигантский рост, вряд ли можно было бы отнестись к ней серьёзно. Но на равных с нею держалась лишь Лера, другие девки явно выказывали перед ней почтение. Ползком на животе Олежка приблизился к Веронике. Та оценивающе осмотрела его свысока, и после очередной яркой вспышки за окнами носком ажурной туфельки приподняла под подбородок его голову. Осмотрела лицо.

- Ему что, действительно восемнадцать? Не может быть!

- Ну да, вчера исполнилось! В его телефоне есть эсэмэска - поздравление от его мамаши! Она в командировке сейчас, и долго ещё пробудет! В Польше вроде бы где-то?

- Вот уж никак бы не подумала! Встреться на улице - совсем пацан! - Вероника вновь осмотрела его и прицокнула языком. - А мордаха смазливенькая! Даже не как у мальчика, что-то он по мне, на девочку похож! И красивую! А попка! Ммм! Экстра! Просто супер-класс! Да по такой попочке стегать розгами или ещё там чем - для меня просто праздник!

Олежка вздрогнул.

- Я смотрю, вы уже его хорошо повоспитали! - Вероника кивнула на разрисованную вспухшими полосами Олежкину попу. - От одного упоминания о порке его сразу прошибает пот!

- "Девочка"! - хохотнула Женька. - Могу гарантировать, с минувшей ночи это уже не девочка!

Девки дружно прыснули. Олежку потянули за цепочку к Веронике. Та подставила ему ногу. Но то ли что-то не сработало у него в голове, или от страха, но Олежка почему-то решил, что он должен снять обувь с госпожи. Кое-как повалившись на бок, он взялся скованными руками за её туфлю, и тотчас же цепочка обожгла его попу так, что у него потемнело в глазах. А удары градом всё сыпались и сыпались на него.

- Нет, это законченный дебил! Ты что должен был сделать? - Лера схватила его за волосы и с остервенением трясла. - Ты должен был вылизать обувь госпоже! Ты знаешь это?

- Я... ааа... забыл! Растерялся! Простите меня! Госпожа Лера!

- Придётся добавить через заднюю дверь ему памяти в его тупую башку! А ну-ка, где у нас плётка? Тащите его обратно!

- Госпожа! Госпожа Лера, простите меня! Пожалуйста! Госпожа Вероника! Простите! Я нечаянно!

- За "нечаянно" что? Бьют отчаянно! - подытожила Марина. - Получишь столько, чтобы "нечаянно" больше не было!

Олежка затрясся в слезах, забился, когда его поволокли за ноги. Но Вероника сделала останавливающий жест.

- Иногда надо проявлять милость. На первый раз прощаю урода. Сегодня сама займусь им, но это потом. Ладно, покажи, как ты отдрессирован!

Олежка облизал ажурные белые туфельки госпожи. Затем, когда она разулась, он поцеловал ей стопу, взял в рот и пососал большой палец на ноге, и произнёс "Я хочу услужать госпоже Веронике".

Цепочка несколько раз впилась в его попу.

- То-то же! Благодари за доброту госпожу Веронику! А теперь шевелись, она хочет осмотреть тебя!

- На что дрессирован? - уже в большой комнате продолжала разговор Вероника.

- Покорность. Страпон. Куни-и ануслингус.

- "Унитаз"? - вопросила Вероника.

- Нет, что ты! Этого у него никак не получится!

- А выдрать если как следует?

- Не знаю. Вряд ли. Если только у меня на даче попробовать, - отвечала Лера. И то, для начала разве что только "дождик", и где-нибудь в углу участка, около компостных куч. Заблюёт всё вокруг себя, там это неважно! Копро - это точно не выйдет, хоть запори его всмерть! Зато там - и розги, и крапива! Участок большой, крики не так слышны! А если вот "кобылу" поставить на одной там площадке, около забора, то можно употреблять и длинные плети, и даже кнут! Есть где размахнуться! А если ещё и в баньке его попарить, да по распаренной коже плёткой - ух будет здорово! Надо будет в ближайшее время его прогулять!

- Ладно, попробую им заняться! Если хорошенько лупить кого-то - он допрыгнет и до Луны! А сейчас чего? Давно прочищали?

- Да какой-то час назад ему была ставлена клизма!

- О! Добре, добре! Дюже добре! - Вероника с силой всунула Олежке в попу сначала указательный палец, а потом сразу три пальца, прошлась ими взад-вперёд, повертела, затем помахала ими близ своего носа, и заставила Олежку тщательно их обсосать.

Держа Олежку за цепочку, Вероника прошествовала в маленькую комнату. Быстро разделась. Это оказался какой-то обтянутый кожей скелет с выпирающими рёбрами и ключицами. Тонкие руки и ноги были похожи на палки, и сами движения ими, в особенности руками, были похожи на взмахи палками. Груди без лифчика болтались как два длинных пустых мешка. Вероника вставила в себя толстую, но более короткую сторону страпона, заставила Олежку затянуть ей сзади ремни.

- Ну чего ждёшь? Ложись, орясина! На спинку, на спинку, ножки вверх и пошире!

Ему пришлось держать ноги на весу, а скованные руки поднять за голову. Никаких подушек под спину ему тоже не подсунули. Вероника своими костлявыми пальцами буквально впилась в его истерзанные ягодицы, с силой приподняла его попу, и как-то снизу, больно и грубо вошла в Олежкину дырочку. Легла на него. Бесцеремонно дёргая его за ягодицы, она стала трахать, постоянно изгибаясь телом, отчего страпон вертелся во все стороны, причиняя мучительную боль. Оргазм зато у неё оказался сильнее, чем у остальных подруг. Минут пять её колошматило как в припадках, с громкими криками, рычанием и воем. Отдыхала и отдувалась она прямо на Олежке, не вынимая из него страпон.

На улице всё так же громыхала буря, ветер рвал ветки с деревьев, но Олежка, совершенно не обращая внимания на часто озаряющие комнату вспышки лежал под Вероникой, и отвернув в сторону лицо, тихо плакал. Наконец госпожа вздрогнула в последний раз, и соскочив с кровати, сдёрнула и его на пол. Отцепила страпон, села на край и за волосы потащила его к себе. Олежка уже хорошо знал, что следует делать. К счастью, волосы на лобке у Вероники росли плохо, и были недавно подстрижены. Разумеется, мочой воняло, и она имела очень резкий и острый запах, хоть и без "селёдочной" отдушки. Но, стремясь заслужить снисхождение и избежать слишком жестокой порки, Олежка постарался. То нежно трепеща языком, то с силой засасывая, он видел, как изгибается и стонет госпожа, за волосы с силой прижимая его лицо к своей щели. И когда он всосал, облизывая языком, её клитор, у Вероники по телу вновь прошла оргазменная дрожь, и через несколько секунд Олежкин рот был полон её выделений.

Немного повозив его лицо по своей пизде, Вероника не спеша повернулась, подала назад свою тощую попу, испещрённую точками от уколов, и Олежка с таким же тщанием обласкал языком её дырочку и вокруг неё. Сладостно потягиваясь, госпожа встала.

- Ну, ты сделал куда больше, чем я от тебя ожидала! За это, так и быть, я сокращу тебе наказание. А пока - выбирай: или ты сам послушно ляжешь и не будешь брыкаться, и я одна тебя выпорю, или же тебя будут держать, но тогда они же все по очереди будут драть тебя. Ну что?

Вместо ответа Олежка лёг на живот, и лишь тихо всхлипнул.

- Я так и знала, что здравый рассудок даст верное решение! - усмехнулась Вероника. Она всунула подушку Олежке между руками и животом, отцепила цепочку от ошейника и ею связала ему ноги, и пошла за "инструментом" наказания. Из соседней комнаты было слышно, как, хихикая вместе с подругами, она делилась впечатлениями.

- Он так возбуждающе плачет! Это заводит! Так хочется совать и совать ему в жопку, и делать побольнее! Он пищит, а это ещё больше заводит!

Вернулась Вероника с какой-то тонкой и узкой, шириною с ладонь или чуть меньше дощечкой с ручкой, длиною примерно в полметра. Олежка лежал, весь вздрагивая, и подёргивая и подрагивая попой, неспособный даже плакать от ужаса. Вслед за ней зашли и остальные девки, то ли просто посмотреть, то ли помочь, если вдруг возникнут сложности. Их появление конечно напугало Олежку - сначала он решил, что снова пороть его будут они все. Но, чтобы не рассердить своих хозяек и не заработать на свою попу новых неприятностей, он промолчал, лишь слегка поёрзал, устраиваясь поудобней, уткнул лицо в подушку и закусил её зубами.

- Молодец, послушный мальчик! - Вероника погладила его дощечкой по пояснице и ниже, провела по самым верхушкам ягодиц, слегка похлопала, примерилась, и широко размахнувшись, со звучным треском сильно хлопнула Олежку по попе. Он застонал. Кожу обожгло словно кипятком. Вероника вновь похлопала, и ударила на этот раз сильнее. Олежку подбросило. Он завертелся.

- Это ещё что?! Позвать, чтобы подержали? А ну без фокусов! Иначе будет хуже!

Олежка едва выдерживал. Он корчился, взвывал, но удары размеренно сыпались на его истерзанную попу. Дощечка - "шлёпалка" - причиняла боль не меньшую, чем стальной прут или плётка, хоть и боль была поверхностной, но по коже она расходилась как разливающийся кипяток. От боли словно лопался мозг. Из-за роста Вероники путь удара был длиннее, к тому же она нагибалась каждый раз, и потому удар получался большей силы. Другие девки всё это время находились рядом, и своими шутками лишь раззадоривали Веронику. Олежка уже не мог терпеть, ему было всё почти что пофиг, и он готов был скатиться с кровати и завопить, уже не понимая последствий. Но и Вероника видимо видела его состояние, и решила до крайнего дела не доводить. Попа у Олежки представляла теперь сплошное ярко-алое пятно, с более выделенными кое-где местами, жутко горела словно обожжённая, саднила по всей площади. Отпустив ему изо всей силы ещё с десяток ударов, до пятидесяти пяти, она прекратила порку. Стала тереть ладонью у себя в промежности, и вдруг снова залезла на Олежку, и принялась тереться лобком и клитором об его исхлёстанные ягодицы, усиливая боль. Опять затряслась, с воем и рёвом, орошая его попу своими выделениями.

- Тебе повезло! Сейчас я добрая! Ты очень был хорош, так что это тебе в награду - на двадцать ударов меньше! Вставай! Ну чего ты там? Или продолжить?

Ноги у Олежки были уже развязаны, за цепочку его сорвали с кровати. Кое-как, со стонами, он встал на четвереньки и поплёлся вслед за Вероникой.

- Да если бы его держали, или он был бы привязан, можно было бы и всадить ему и сотню, даже больше ударов! - хохотали девки между собой. - И теперь уже жопка в темноте светить будет, не хуже фонаря!

С этими прибаутками его потянули на кухню, где у порога опять стояла миска. В налитой там воде плавали сухие огрызки хлеба.

- Лакай! Тебе корм!

Олежка отпил немного воды, кое-как захватил губами немного размокший кусок хлеба, и пока он его жевал, Марина шлёпнула ему в миску полную столовую ложку горчицы.

- Жри и изображай удовольствие!

Боясь порки, Олежка кое-как поглощал это месиво. Горчица буквально терзала рот и горло, из глаз у него рекой катились слёзы. Но, следуя требованиям, он старался растянуть на лице блаженную улыбку.

- Вот видишь, плётка может переломить саму натуру! Так что думаю, со временем он свободно надрессируется и на "унитаз", - гудела Вероника.

- Это - только на даче! На улице, и в углу участка!

Что ему предстоит в будущем, какие планы у девок будут насчёт него, и что им стукнет в башку в следующую минуту - он не мог знать, и потому старался только лишь не рассердить своих хозяек. Он доел всё из миски, и умоляюще поднял лицо на них.

- Чего ещё там надо? - Женька стеганула Олежку цепочкой. - Ну, говори уж, всё равно от плетей тебе не уйти!

- Воды! Попить!

- Это было и так понятно! Но раз тебе её не дали, значит госпожи не считают это нужным! Чую, нарвёшься ты сейчас! - девки не упускали случая, чтобы лишний раз "пригнуть" его. Но всё-таки, сделав вид что она "сжалилась", Женька потащила его в туалет, и там дозволила набрать из унитаза миску воды.

- Нечего его сильно баловать, тем более тогда он ночью захочет ссать!

Почти сразу после того всего он вновь был отстрапонен всеми девками, причём Вероника имела его целых три раза; после того, как он вылизал и отсосал у всех девчонок, ему вновь кинули ту же ковровую дорожку, и связав цепочкой ноги, пристегнули за руки к ножке кровати.

Грозу уже утащило от города, молний не было видно. Только редко доносились ворчащие раскаты грома. Вместо ливня на улице шумел ровный дождь, и потому Вероника решила заночевать у Леры. Утром ей надо было в поликлинику, за каким-то бесплатным лекарством.

После грозы заметно посвежело, и ничем не укрытый абсолютно голый Олежка стал замерзать, лёжа на полу. Попа у него снова жутко болела, опять ныло анальное отверстие. Но нервное напряжение резко спало, и он уже начал было проваливаться в забытьё, как в комнату влетела Марина и двинула его в спину ногой.

- Слушай внимательно! Завтра тебя хочет видеть ещё одна госпожа. Когда она придёт, утром или вечером, нам неизвестно, а тебе и не надо знать, не твоё дело! Если кто-то из нас зайдёт сюда утром, а ты ещё будешь дрыхать, то... Я не собираюсь тебя пугать, ты должен сам понимать, что с тобой будет, особенно если госпоже придётся ожидать тебя хоть лишнюю секунду по твоей вине! Всё слышал и понял?

- Да, госпожа Марина!

- И если она окажется недовольна тобой, будет ещё хуже!

Сил осознавать будущее у Олежки уже не было, и он как в прошлый раз провалился в яму неспокойного забытья.

Продолжение следует.... Кунилингус,ануслингус, золотой дождь . Крупный план порно на русском языке для телефонов и планшетов. Кунилингус,ануслингус, золотой дождь . Нормально ли то, что твоему мужчине нравится ануслингус? Абсолютно. А почему именно – читай в статье Ануслингус, анилингус, римминг – всё это

Ануслингус с двойным аналом - 354 порно роликов. Смотреть Ануслингус с

Есть у Галича один шедевр с подзаголовком «История, услышанная мною в привокзальном шалмане». История, которую расскажу вам я, была услышана мною, хоть и не в привокзальном, и даже не в шалмане, но во вполне соответствующем ему современном эквиваленте, - отменном респектабельном пабе, одном из тех, чьи тёмные, едва проглядываемые снаружи окна, влекут полумраком уединенья, а тусклое поблескивание благородной меди сулит тихий, исполненный хорошего вкуса комфорт, - точь-в-точь, как подаваемый там «гинес» или отборное ирландское виски. Заведений, подобных этому, гнездится не менее дюжины по витиеватым улочкам, сбегающим к морю. Но я всегда оставался верен этому – «Принц Уэльский», - и совсем неспроста.

Когда-то, почти двадцать лет и три войны тому, именно он оказался единственным местом во всём этом безбашенном, спесивом, зазнавшемся мегаполисе, величающем себя не иначе, как «Город-без-передышки», - не побоявшемся остаться открытым в первые дни и недели самых сильных ракетных обстрелов, когда все крысы бежали в рассыпную кто куда, а я, с коробкой противогаза наперевес, тщетно искал хоть какой-нибудь драный угол, где подают пиво или чего покрепче. Тогда я, помнится, устремился на его притушенный, забрезживший мне сквозь перекрестия клейких лент свет, как на маяк вселенского спасенья во тьме ночей, никак не меньше. Войдя внутрь и встретившись взглядом с толстяком за стойкой, взглядом, полным тоски и уныния, - я улыбнулся ему, как старому другу, хоть и видел впервые в жизни. «Привет, - сказал я, - я приглашаю тебя на пиво! » «Нет уж, - ответствовал мне тот, - это я приглашаю тебя на пиво! Ты мой первый клиент с начала этой гребаной войны! » Так я полюбил «Принц Уэльский», да и сам этот город в придачу, но это уже совсем иная история…

Как то обычно водится с пабами, и этот открывался за полдень, и до наступления темноты, как правило, пустовал, являя прибежище, разве что, одиноко заблудшему путнику. Настоящая же жизнь начиналась там глубоким вечером или, как говорят в Шотландии, «с первым криком совы», набирая обороты к полуночи и далее, в самую сердцевину ночи.

В тот раз я очутился перед входом где-то около семи или чуть раньше, в час, когда вечерняя темень уже вполне проявляла себя, но, всё же, недостаточно для того, чтобы зваться настоящею тьмою, укрывшей собою ночлег: сова ещё не прокричала. Впрочем, тот вечер выдался тёмным на редкость, с густым, нагоняемым с моря туманом и порывами солёного ветра, приносящими запахи мороси, запустенья, залежалой с беспамятства пыли и чего-то ещё, непередаваемого, присущего лишь этому городу в такие, вот, неправдоподобные для него зимы.

Надо сказать, в «Принце» я считался, не завсегдатаем, а скорее, давнишним другом дома, и посещал его не так чтобы день ото дня, но уж пару раз в неделю точно. За прошедшие двадцать лет я успел прекрасно узнать хозяина – белобрысого простодушного толстяка Фредди, - и всех барменов, один из которых, собственно, барменша - Кэт, - огненно рыжая и зеленоглазая, с развесёлым нравом и более чем аппетитными формами, - была предметом моего давнишнего вожделенья, да и не только моего: думаю, не один десяток постоянных клиентов этого славного местечка превратились в таковых исключительно в надежде заполучить доступ к её прелестям, пусть и в кратковременное пользование.   Не слыхал, чтобы до сих пор  кому-то из них это удалось, но надежда, как известно, погибает с последними зубами.

Так иль иначе, я вошёл, тихо звякнув дверным колокольчиком, приложил два пальца к воображаемому козырьку, приветствуя Фредди, и огляделся. «Принц» был почти пуст, не считая парня за стойкой, что-то сосредоточенно побалтывавшего в стакане, да ещё двоих мужиков в углу, у окна, как раз около того столика, где обычно любил сиживать я сам. Немного поколебавшись, я решил, всё же, не изменять собственным привычкам и направился к своему стародавнему месту, мысленно моля святого Патрика, чтобы соседство оказалось не слишком докучливым: перспектива провести вечер в застольных беседах с незнакомцами мне сейчас ничуть не улыбалась.

Сделав условный знак Фредди: мол, как обычно, - я сел за свой столик и глянул в окно. Ветер с моря крепчал, словно был неотвязным атрибутом индевеющей темени, так что, выйди я сейчас наружу – в полной мере пробрался бы его хлёсткой, пронзающей блажью. Но я уже был внутри, в глубоком кожаном кресле, обволакивавшем теплом, уютом и предвкушением моего любимого чёрного рома. Фрэдди принёс выпивку с двойной порцией солёных орешков, и похлопал меня по плечу.

- Рад тебя видеть, старина. Ну, как там, снаружи, не дождит ещё?

- Да нет пока… Но, вроде как собирается…

- Чудная погодка, - расплылся он в широченной улыбке, - самое то для пары-другой стаканчиков горячительного, верно?

- Ну, ещё бы, самое то, что ни есть, - улыбнулся я в ответ и, словно в доказательство сказанного, поднял свой стакан. - Твоё здоровье, Фредди!

Я сделал хороший глоток, внимая тому, как пряное, обжигающее тепло растекается по нёбу, проникает в горло, грудь, достигает желудка. Хорошо… Я вытянул ноги под столом и уставился в бушевеющий мрак, пожирающий свет фонаря. В дальнем углу паба, едва достигая слуха, пела что-то заунывно тоскливое старая английская баллада. «Лучшего антуража для такого вечера и просить нельзя», - подумалось мне.

- Такие дела, брат, - донеслось до меня из-за столика рядом. А я-то уж успел и позабыть про своих соседей: вот что значит правильно подобранный коктейль из рома, музыки и ночного ветра. – Так и остался я в свои 45 практически нищим, и дом потерял, и деньги, и родную  дочь, и любимую женщину в придачу. Теперь уже экс-любимую… Если б, хотя бы, ради кого стоящего – не так бы обидно было… а она... с этим мудаком гитаристом... нет, ты понимаешь?! И это после двенадцати лет жизни и всего, что я ей дал! С гитаристом!

Я посмотрел в их сторону. Ребята, по всему судя, успели загрузиться основательно: столик был так и уставлен кружками из-под пива в полпинты и пустыми стопками. «Уж лучше б сразу бутылку взяли, - подумал я, - меньше б работы для Фредди было». Я пригляделся к ним повнимательней. Видом мужики были крепкие, даже суровые, с этакой классической мачоистской выправкой, но одеты при этом вполне цивильно – модно и элегантно, без всяких там андерграундских прибамбасов, - типичные, в общем-то, яппи городского Сити, - менеджеры среднего звена, руководители отдела маркетинга в турбюро, рекламном агентстве или дизайне, каких тут десятки тысяч. Тот, что был ответственным за услышанную мной горестную тираду, сидел ко мне почти спиной и был черноволос, в бордовом джемпере с полоской белоснежного воротничка на смуглой шее, лица его я не видел, но голос был низкий, с хрипотцой. Зато второй, тот, что сидел напротив, с лёгкостью сошёл бы за актёра Голливуда, уж если не за звезду, то за её дублёра, наружностью бог его не обидел: крупный, правильный нос, высокий лоб, твёрдые, прекрасной формы скулы, и гладко выбритый, нарочито мужской подбородок, вот, разве что, губы слегка подкачали – уж больно были они на мой вкус припухлые и мягкотелые. Да ещё глаза – тёмные, непроницаемые, но так и сквозящие навылет бездонной тоской. «Нет, - подумал я, - он совсем не так прост, как кажется». На нём был пиджак из самого настоящего твида, тёмно-бежевый, с этакими коричневыми пупырышками, и бледно-голубая рубашка с галстуком камерных тонов. Впрочем, галстук сейчас был распущен, пиджак расстёгнут, а густые, медового цвета кудри, так и норовили окончательно потерять остатки вконец наскучивших им приличий. На какой-то миг мне почудился даже запах изысканных мужских духов, или то был сам его мужской дух? И я окрестил его про себя «Робертом  Редфордом».

- Ладно, что я всё о своих бедах и несчастьях… Ты вот мне скажи лучше, как это ты умудрился до сих пор не жениться ни разу, а? По-моему, у тебя от баб отбоя нет, я же знаю. Неужели за всё это время ни одной так и не удалось тебя залободать, а?

«Редфорд» устремил на собеседника взгляд своих тёмных глаз, и взгляд этот, по мере того, как текли секунды, становился всё более беспросветным. Так смотрит в маячащий пред ним омут банкрот, понимая, что любой выбор теперь означает проигрыш, и вопрос лишь в том, какой из проигрышей избрать. Он обернулся, отыскал глазами Фредди и сделал ему круговой жест пальцами: в смысле, ещё по разу.

Фредди принёс выпивку, убрал со стола, сменил пепельницу и удалился. «Редфорд» опрокинул стопку, запил пивом, закурил. Клубы сизого дыма тут же принялись окутывать его, словно проснувшиеся от небытия тени прошлого, пока он и сам не превратился в тень из теней, призрак, подобие воспоминанья… И оттуда, из сизости миражей, послышался его голос.

- Я никогда не рассказывал эту историю, никогда и никому. Но тебе расскажу. Слушай же. Сколько лет мы знакомы? Года четыре? Значит, ты не мог знать Бетти, ведь с той поры прошло уже лет шесть, нет, больше, почти семь. Семь лет! Господи, кто бы мог подумать… Должен сказать тебе сразу, проблем с женщинами у меня отродясь не было, начиная с первого раза, когда мне ещё и пятнадцати не исполнилось. Стремительное половое созревание, так сказать, при наличии хороших личных данных ученика и талантливых преподавательницах предмета. Так что, к тому времени, как мне стукнуло 35, на моём счету их числилось около двух сотен. Поначалу я за всем этим ещё как-то следил: заносил в дневник имена и даты, описания и характеристики, пытался выводить закономерности и принципы прогнозирования событий по форме груди, цвету сосков и глаз, даже рисунку губ… Но через несколько лет я сбился со счёта и забросил это дело: статистика потеряла для меня всякий интерес, а десятки сменяющих друг друга человеческих самок превратились в безликую, нескончаемую и уже неразличимую череду переплетенных тел, конечностей, волос, стонов, запахов похоти и оргазмов, смятых простыней и… пустоты. Потому, что чувств при этом я не испытывал никаких, - я имею ввиду не ощущения собственной плоти, а именно чувство к женщине, как к отдельно взятой личности, эти самые ощущения вызывавшей. С тем же успехом я мог бы заниматься этим с анонимными, безымянными проститутками или гуттаперчевыми андроидами, если бы их изготовители достигли в своём искусстве достаточных высот правдоподобья. Мне было уже всё равно – секс стал для меня чем-то настолько обыденным, рутинным и само собой разумеющимся, что походил на чистку зубов или завтрак, где смена партнёрш равнялась смене блюд – только-то и всего. На какое-то время это утоляло голод и жажду, но промежутки между трапезами всё сокращались, сами трапезы становились всё безудержней и ненасытней, а жажда… жажда неизвестно чего – всё неутолимей. Тогда-то я и встретил Бетти.

Клубы дыма чуть рассеялись – достаточно для того, чтоб заметить силуэт мужчины, опрокидывающего ещё одну стопку.

- Я работал тогда в одном любопытном агентстве широкого, но не вполне определимого профиля. Мы занимались почти всем – от дизайна небоскрёбов и маркетинга тампексов до пиара детских книжек и политических деятелей. Как-то раз мне поручили проект по созданию мультика – рекламного ролика, заказанного отделом садов и парков нашей мэрии. Область эта была для меня новой, никого из аниматоров лично я не знал, и обратился за консультацией к знатокам. Уж не помню сейчас, кто из них вывел меня на Бетти.

Он помолчал немного, сосредоточенно нагнетая табачный дым.

- Когда она вошла в мой кабинет, первой моей мыслью было, что это чей-то хороший розыгрыш. Потому, как передо мною стояла… девочка – ну настоящий ребёнок, лет 15-16 от силы. На самом-то деле, ей тогда было 26, но поверить в это было  попросту невозможно: метр с полтиной в кепке, тоненькая, худющая, угловатая, как подросток, с копной иссиня чёрных, как проволока волос и совершенно безумным взглядом, - в ней с трудом можно было признать человека, а уж о женщине какой и речь не шла, какая там, к чёрту женщина – карикатура из её же мультика, да и только.

Ко всему прочему, она притащилась с гигантских размеров папкой для бумаг: работы свои показать принесла, видишь ли. Компы  к тому времени уже давно проникли во все дырки, и программы для графики и дизайна были, и вообще всё, что хочешь, может, и не такие навороченные, как сейчас, но вполне достаточные для того, чтобы большинства своих клиентов и исполнителей мы и в глаза не видели: получим файл с заказом, перешлем кому надо, получим файл назад – и все дела, ну, максимум – посыльный нам диск принесёт. Да что я тебе рассказываю, сам не знаешь, что ли? Эта же заявилась с папкой в пуд весом  и с обеденный стол шириной, словно с Луны свалилась или на полвека время перепутала. Ладно, стал я, приличия ради, папку эту просматривать. И постепенно начало до меня, олуха,   доходить, что никакой это не розыгрыш, что эта девочка-недоросток и вправду умеет рисовать, да ещё как! Но главное было не в том, что она оказалась талантливейшим художником, и не в том даже, что рисунки её, помимо виртуозной техники, полнились живостью, добротой и неиссякаемым юмором, - всего этого я, в конце концов, вправе был ожидать от аниматора-профессионала, - а в том, что были они… другими, не похожими на всё, виденное мною и привычное глазу потребителя нашей квази-культуры в эпоху тотальной глобализации, понимаешь? Словно эта самая глобализация их и краем уха не коснулась, словно они, - рисунки, - о ней и слыхом не слыхивали. Это потом уже, из рассказов её узнал я, что выросла она во Франции, рисунку училась в Париже и в Арле, у какого-то «великого Мастера», на дух не переносившего всё американское и пичкавшего её классическими традициями. Но главным во всём этом, конечно, была она сама – уникум, каких не сыскать.

Естественно, получила она от меня этот мультик. Ну, и начались у нас деловые встречи в офисе: разработает она кусок идеи, принесёт серию эскизов, мы их обговорим, ну и так далее. При этом – ничего личного, тем более интимного между нами не было. Сама она вела себя открыто, приветливо, но, я бы сказал, конкретно или адекватно ситуации: отношения типа исполнитель-заказчик. И всё. Да и я со своей стороны вёл себя так же, разве что, любопытство моё росло день ото дня. Но и оно было каким-то нейтральным, что ли, без малейшей шкурной заинтересованности: я в упор продолжал не замечать в ней женщину. Надо тебе сказать, что хоть и были у меня десятки самых разных, всех мыслимых цветов, форм и размеров, всё же имелись у меня и некоторые предпочтенья, или так, по крайней мере, мне тогда казалось. По-настоящему привлекательная в моих глазах женщина должна была обладать этакой выпуклостью в сочетании с умением эту самую выпуклость подать: капелька лукавства, щепотка-другая кокетства, густо замешанные на базисном очарованьи, - ну точь-в-точь, как наша Кэт. Бетти же была не просто противоположностью всему этому, а являла собой тотальную антитезу, причём в поведении – не меньше, чем во внешности. Так оно и катилось несколько недель кряду. Но вот, работа её подошла к концу, и в один прекрасный день приглашает она меня к себе в студию – показать окончательный результат, так сказать, «в полевых условиях», опять же – без всякой задней мысли по её собственным словам, чему я охотно верю.

Он передохнул, задумался, приложился к кружке с пивом, закурил новую сигарету, и вновь утонул в дыму.

- А обитала она в одном из крохотных переулков Малого города, ну, ты знаешь эти кварталы, с которых всё начиналось, построенные чуть ли не сто лет назад, и последние лет сорок пребывавшие в запустении и одичаньи, потихоньку превращаясь в скопище живописных развалин. Тогда они считались чуть ли не самыми дешёвыми во всём городе, даром, что в двух шагах от моря. Потому-то туда и потянулись нищие художники, актёры, музыканты, - все те, кто значится в социальных ведомствах, как  «человек без определённого вида занятий и постоянного местожительства». И превратили они развалины в сказку. Домики им сдавали, а то и продавали за бесценок, а они их отреставрировали, побелили, покрасили, газоны там всякие распустили, лесенки, беседки… Тут уже и дизайнеры учуяли перемену, и давай открывать там по-быстрому студии свои и бутики. Когда акулы недвижимости очухались и продрали зеньки – было поздно: главный куш они уже проворонили. Ты и сам знаешь, как там теперь – тихие, утопающие в зелени улочки в три метра шириной с такими же крохотными, словно кукольными домиками с верандами, балкончиками и плоскими крышами-садами, увитые олеандром, китайской розой, ночными колокольчиками, а вокруг  и внутри – сотни укромных местечек с мало кому известными ресторанчиками, кафе, художественными мастерскими, театральными студиями…

Вот там она и обитала, в почти игрушечном полу-домике с двухъярусной планировкой, где на первом этаже была гостиная и спальня, а на втором, с которого был выход на крышу, - собственно, рабочая студия. Окна из неё выходили на запад, и вид из них открывался неописуемый, особенно ближе к закату, когда солнце садилось в море. Дому было лет семьдесят, не меньше – толстенные стены, арочные окна и потолок, цветной, жёлто-коричнево-красный кафель на полах. А она ещё и довела красотищу эту до степени почти непереносимой – настолько всё в доме этом было гармонично, умиротворённо и прекрасно. Каждая статуэтка и половичок, безделушка в нише, предмет мебели или рисунок на стене, - словно камушком малым в мозаику целого вписывались, занимая в ней своё, только ему надлежащее место. При этом нагромождения не ощущалось никакого, наоборот, этот удивительный дом у моря, - белый снаружи и внутри, - был открыт свету, солнцу и всем ветрам на свете, от чего казался втрое больше себя, и игры резвящегося по нему пространства были совершенно непредсказуемы.

Не удивительно, что, попав туда, я был очарован. Я принёс с собой бутылку хорошего вина отметить завершение нашего проекта, но особо засиживаться там не предполагал, помнится, на тот вечер у меня даже встреча была намечена с одной из… Мы осмотрели дом, поднялись наверх, и Бетти показала мне свою работу в законченном виде – она, оказалась более чем превосходной. Не удовольствовавшись самими рисунками, она ещё и разыграла предо мною этот мультик в лицах, да так, что выявила себя настоящей актрисой. Её игра была потешной, с тонким, обворожительным юмором и бесконечным пониманием недосказанных намёков, - на два порядка лучше, чем того заслуживал наш муниципалитет-заказчик и на три – выше его способностей оценить  это маленькое чудо. Я был покорён, как бывает покорён искушённый критик при встрече с неоспоримым шедевром, но… всё ещё не как мужчина: женщину в ней, как распоследний слепец в мире, я отказывался видеть наотрез.

Потом были плетёные кресла-качалки на крыше, закат, вино, вечер, звёзды, беседа… Она рассказывала, о том, где и как росла и во что выросла, как училась познавать красоту и гармонию мира, который дарил ей в ответ неисчерпаемое одиночество, она звала его «тяжким благом» и ценила не меньше самой красоты и свободы; как падала и училась вставать, черпая силы в себе самой; как приехала сюда и обнаружила вокруг стену отчуждения, презрения, даже травли: её обвиняли в непонимании современного искусства, в неспособности признать очевидное, в бездарности, наконец, отказывая ей даже в самых унизительных работах. Тогда, она стала работать сама, продавая рисунки и странные, ни на что не похожие конструкции наподобие кукол из ниток, бусинок и шишек на ярмарках и базарах. Постепенно люди стали находить её сами, пока однажды кто-то не предложил ей сделать первый мультфильм.

Я ушёл от неё поздним вечером, не только позабыв о назначенной встрече, но обо всём вообще. В ту ночь я пошёл домой пешком, длинным кружным путём вдоль берега моря, оставив машину на стоянке – просто шёл себе и шёл, пока не пропах солью и ветром до последней извилины мозга. Но и тогда я не думал о Бетти-женщине, да, по-моему, я не думал о ней вообще, просто вечер, проведенный с нею, что-то такое сделал со мною самим, словно распахнул во мне десятилетиями затворенные двери и вдруг, внезапно, открыл меня миру, а мир – мне. И я, как впервые в жизни, принялся с упоением вбирать и впитывать в себя этот мир, а он, мир, словно только того и ждавший, с готовностью устремился навстречу. Нет, о Бетти я тогда и думать не думал.

Но на следующий день, вечером, обнаружил себя стоящим у её дома. И в руках у меня был подарок: плетёная подставка для горшочка с цветами в виде носорога с дикой орхидеей внутри. Спроси меня: зачем? С какой целью пришёл я к ней вновь – не ответил бы: и сам не знал. Но сейчас знаю. Думаю, я сделал это из желания не потерять себя, того, только что открывшегося, неведомого мне самому себя, как если бы общение с ней, само её присутствие в общем со мною пространстве, только одно и гарантировало этому феномену всамделишность, не давая ему рассеяться, как дым, так и оставшись в памяти мимолётным, преходящим воспоминаньем. Я просто не желал, чтобы это кончалось, понимаешь? Короче, на тот момент я не понимал ещё ровным счётом ничего.

Он замолчал. Его взгляд обратился вдаль, мимо собеседника в красном, мимо меня, мимо темнеющего за моей спиною окна, дальше, в безвозвратно утерянное минувшее. Надо отдать должное его другу: он никак не пытался вмешаться в скитания духа Редфорда, терпеливо ожидая, пока тот не вернётся из них сам. Наконец, словно очнувшись от гипноза, он вздохнул, недоумённо оглядел стол в поисках очередной полной стопки и, не найдя таковой, рявкнул на весь паб: «Фредди! », - даже не повернув головы в его сторону, лишь прищёлкнув пальцами в привычном жесте: выпитое уже явно давало о себе знать.

Приняв в себя очередную порцию, он запил её пивом и уставился в столешницу. Его взор внезапно прояснился, как то часто бывает на определённой стадии опьянения, когда пьющий, словно бегун на длинные дистанции, отдаёт мозгу соответствующий приказ, и природа его организма, осознав это, открывает ему «второе дыхание».

- В тот, второй вечер, - продолжил он, вновь окутываясь тенями прошлого, - мы долго сидели в гостиной, она притушила лампы, зажгла с десяток свечей, расставленных по всей комнате, как огоньки в пещерном гроте, и включила музыку. У неё была удивительная подборка этнической музыки со всего мира, где она только не побывала – от Лапландии до Мадагаскара и от Лаоса до Полинезии. И везде она собирала музыку. Мы слушали, и иногда она поясняла содержание или обстоятельства, при которых ей досталась та или иная запись.

Да, забыл тебе сказать, Бетти любила не только растения, но и животных, точнее, любую живность вообще, просто помешана была на всём, что дышит и движется под солнцем. Это была даже не любовь, а чувство какой-то глубокой сопричастности, распространявшееся, по-моему, даже на мух и тараканов, не говоря уж о чём-то более разумном. И с каждой такой тварью, - в её устах она была, конечно же, не тварью, а твореньем, - умела она налаживать связь и устанавливать контакт. И твари её слушались, да ещё как слушались! Не раз и не два был я потом свидетелем того, как на её протянутую руку тут же садился воробей или голубь, ящерицы безбоязненно забирались ей на плечи, а мотыльки вели хороводы вкруг подставленного ею пальчика.

Но по-настоящему домашних животных у неё было только двое: кошка и собака. Кошка была чёрная, египетская или, как их ещё называют, нубийская – угольно-непроглядная, тонкая, грациозная, с телом балерины, поступью благородного мустанга и поведением наследной принцессы. Глядя на неё, ты совершенно чётко осознавал: пред тобою находится живое, одарившее тебя величайшей милостью присутствия божество, божество своенравное, непостижимое и непредсказуемое, но в основе своей доброе и даже игривое. Звали божество Панта. Тогда было ей года два с половиной и, по словам Бетти, она появилась у неё двухнедельным котёнышем, едва открывшим свои бусые, а позднее, ослепительно изумрудные очи, и с первого дня стала любимицей её собаки.

Собака была белым пуделем по имени Малыш. В жизни не видел я более смешливого, добродушного и исполненного юмора существа. Улыбка от уха до уха просто не сходила с его морды. Ты знаешь, что у животных может быть отменное чувство юмора? Я, вот, даже не подозревал о таком, пока не познакомился с Малышом. Он давно уже прошёл стадию щенячьего восторга, так что веселье не было возрастным, но частью его самого, самой его личности. И какая это была личность! Мало того, что он всё понимал с полуслова, не только когда речь шла о нём самом, что часто бывает с собаками, но и о совершенно посторонних вещах, - понимал, и реагировал адекватно: мимикой, жестами, поведением. Это мы были теми, кто не всегда понимали его – просто потому, что недооценивали его способностей к этому самому пониманию чисто человеческих, а зачастую и абстрактных предметов. А он понимал! Но, понимая, всё же воспринимал по-своему, с неизменным философским юмором, что неизменно привносило в атмосферу толику здорового пофигизма, враз снимая напряжение и тревогу.

А ещё он играл. Иногда – с Пантой, если Её Величество были к тому расположены. Тогда Малыш брал на себя роль придворного шута, исполнявшего обязанности этакого неуклюжего ухажёра, потерявшего последние проблески рассудка от неразделённой любви. Его ужимки делались с таким неотразимым шармом и непосредственностью, что не было случая, когда бы августейшая особа не снисходила бы, в конце концов, до милостивого позволения своему воздыхателю прикоснуться к оборке шлейфа собственной тени.

Но чаще всего Малыш играл один, сам с собой. Точнее, с собой, помноженным на окружающее пространство. Он не использовал для этого какие-то особенные, специально предназначенные для того атрибуты: вся среда его обитания, т. е. весь дом, являлась одним большим, сложно составным атрибутом. А играл он так, как мог бы играть гениальный ребёнок лет шести-семи или чуть менее гениальный взрослый, задавшийся вдруг целью постигнуть метафизику вещей и их взаимодействий в пространстве и времени.

Я говорил тебе, что полы в доме Бетти были устланы разноцветным кафелем. То была старинная плитка тёмно-жёлтых, коричневых и бордовых тонов, - настоящее произведение искусства школы Бецалель в стиле арт-деко двадцатых годов прошлого века, - сегодня таких и днём с огнём не сыщешь, даже на заказ не сделают. Плитки были залиты глазурью с орнаментальными узорами, порождая  ощущение необычайной теплоты и комфорта, особенно в предзакатные часы, когда лучи низкого солнца, проходя сквозь жалюзи и листья растений, падали на пол, покрывая его густыми, тёмно-оранжевыми пятнами, зайчиками, лужицами и целыми озёрами композиций света. Передвигались они медленно, в такт заходящему солнцу, но всё же, достаточно ощутимо для терпеливого наблюдателя. А Малыш мог быть терпелив необычайно при условии, что терпеливость эта была необходимой частью игры, частью её правил.

Он ждал заката, усаживаясь в дальний угол гостиной и неотрывно следя за окном. Как только первый солнечный луч проникал внутрь – игра начиналась. Малыш распластывался по полу всеми четырьмя лапами, как то умеют делать пудели, и с максимальной, доведенной до гротеска осторожностью, принимался по дюйму подкрадываться к пятну света. Далее происходило настоящее театральное действо, перформенс, - сочетание игры, пантомимы и танца, включавшее в себя все оттенки переживаний и чувств – от страха, удивления, любопытства, возмущения, восхищения, бравады, неуёмного веселья, и, наконец, мимолётной грусти, когда пятна солнца темнели, размывались и гасли, словно впитывались в каменные плиты пола.

Но самое интересное бывало вечером, когда никаких дрейфующих пятен не было, один только пол в разноцветных изразцах и тёплых кругах светильников. Тогда Малыш принимался играть уже сам с собой, без всяких подсказок извне. Посидев немного в уголке или на кресле, он уверенно прыгал на узорчатую плитку пола, словно занимая строго соответствующее ему место на одной из клеток шахматной доски. И вид у него при этом был именно такой: чинной геральдической фигурки, замершей в некоем торжественном ритуале. Но проходил краткий миг, Малыш бросал на нас, следящих, озорной взгляд фокусника-иллюзиониста, словно говорящего: Внимание! Вы следите? Внимательно? Уверены? Ну что ж, мы начинаем! Оп! – и одним точным, выверенным прыжком он переносил своё тело на другую клетку доски, сей же час застывая на ней восторженным церемониальным изваяньем. Через миг всё повторялось снова.

Он перепрыгивал с плитки на плитку всегда вбок, наискосок, на пример шахматного офицера, а иногда, когда один прыжок следовал сразу же за другим – ферзя. Он и вправду напоминал в эти минуты коня, повинующегося некоему внутреннему голосу распознавания правильностей или неслышному приказу изнутри своего невидимого глазу наездника. Начертав, таким образом, сложный рисунок на полу, и достигнув его логического конца, Малыш разворачивался, лукаво подмигивал, и принимался воспроизводить весь, только что пройденный им путь в обратном порядке, с точностью до каждого хода, но на сей раз уже не перепрыгивая с плитки на плитку, а проезжая это расстояние на попке, потешно ухмыляясь и ёрзая, сосредоточенно и игриво одновременно.

- Слушай, может, у него глисты? – предположил я, впервые став свидетелем этого представления.

- Какие там глисты! – рассмеялась тогда Бетти. – Разве ты не видишь, что он играет? И как играет! Я никогда и ни чему его не учила – он всё изобретает сам! Малыш – прирождённый актёр, к тому же ещё гениальный!

Панта наблюдала за всем этим, сидя обычно где-нибудь под потолком, на одной из верхних полок, и вид её при этом был не менее уморителен, чем вид Малыша. Её утончённая мордочка попеременно принимала выражение высокомерного пренебрежения, плохо скрываемого любопытства, благосклонной снисходительности к проказам своего подданного и, наконец, откровенной зависти, так и толкающей её, - вопреки всем и всяческим приличиям, - присоединиться к этому восхитительному непотребству. Но царственный статус обязывал, делая сие, увы, ни как не возможным.

- Почему я описываю это в таких подробностях?   - Редфорд попытался поймать своего друга мутным осоловелым взглядом, что получилось у него лишь отчасти. – Да потому, что всё это, как оказалось, имело самое прямое отношение в тому, что случилось позже… да, самое прямое, - повторил он и сокрушённо тряхнул головой.   - Но в тот судьбоносный вечер ничего этого я, конечно же,   не знал.

-  Мы поднялись на крышу. Помню, была полная или почти полная луна, в любом случае, она была огромная до неправдоподобия, тёмно-жёлтая, низко зависшая над крышами. Я утонул в бамбуковом кресле-качалке, лениво потягивая вино, а Бэтти облокотилась о поручень крыши и загляделась в небо. Её силуэт вырисовывался чёрным и гибким на фоне той немыслимой Луны. Она стала ко мне спиной, но вскоре, повернулась в профиль. Непослушные волосы были стянуты в тугой узел, и вся её тоненькая, точёная фигурка была, будто цельная, совершенная статуэтка, вырезанная рукой гениального мастера из куска дорогой древесины или корня какого-то экзотического растения. В этот момент она удивительно напоминала Панту – древнее, чудом ожившее божество, обратившее взоры и помыслы к своему небесному повелителю. И это было прекрасно. Я замер, моля чтобы этот миг замер со мной вместе, чтобы не происходило больше ничего и никогда, только эта бесконечно длящаяся вечность…

Окутывавшая меня пелена спала с глаз, и я осознал внезапно, насколько же я был слеп, слеп с первой минуты знакомства с этим неземным существом, видя в ней что угодно, только не женщину. Но сейчас я прозрел, мне открылась истина: Бетти была не просто женщиной, но женщиной восхитительной, той редчайшей породы, которая, повстречавшись однажды, остаётся с тобой навсегда, на всю твою, враз обретшую смысл и цель, жизнь. А исчезнув – превращает её в боль, - одну тоскливую, вечно саднящую боль по безнадежно утраченному раю…

Редфорд усмехнулся, точнее, попытался это сделать. Горькая гримаса искривила его, прежде красивое, но размякшее под влиянием алкоголя лицо. Сделав усилие, он глубоко вздохнул, поглядел в видимую лишь ему одному даль,   и продолжил.

- Я встал с кресла, тихо подошёл к ней и обнял. Мне показалось, что в мои руки скользнул шелковистый, тёпло-прохладный зверёк – ласковый, игривый и, вместе с тем, дикий. Она повернулась ко мне и заглянула в глаза – пытливо, доверчиво и лукаво. И я понял, что зверьку хочется стать ручным.

Так ко мне пришло чудо. А чудо – это всегда магия, замешанная на безумии и заклятьи, заклятьи забытья… Моя была приправлена светом Луны, древним кошачьим божеством и чем-то ещё, неуловимым, ускользающим, до исчезновенности хрупким. Счастье, - как и любое чудо, - штука нежная, чуть что не так – и сгинет… Я это чувствовал, но не осознавал до конца, да и не пытался осознать, а сделал тогда, по-моему, самую мудрую вещь на свете: просто бездумно отдался этому самому счастью. Я жил, как живёт зверь – чувством, кожей, инстинктами. Почему я не стал им вовсе?! Не отрастил шерсть, когти, клыки? Быть может, будь я зверем, сумел бы сохранить то, что разрушил? Да… думаю, зверь бы это сумел…

Я уже говорил тебе, у меня были сотни женщин. С единицами из них было что-то большее, чем просто секс. Я даже помню пару-тройку имён. Но не более. Остальные слились в один неразличимый клубок сплетенных тел. Позже, пытаясь выудить из него хоть какие-то крупицы воспоминаний, я воскресаю из небытия чьё-то безымянное бедро, случайно запомнившийся сосок или сочащуюся вожделеньем вагину… И память мою настигает то звук стона, то вкус сока, то запах засохшей спермы… И всё.

А с Бетти… с Бетти было всё наоборот. Уже тогда, когда мы были вместе, утонувшие в этом, как казалось нам, нескончаемом потоке счастья, когда мы настолько пропитались друг другом, что стали цельным, единым во плоти и духе существом, - в те краткие, мучительные, как сама вечность мгновенья, когда я, почему-то, оставался один и пытался вызвать в памяти её образ – я не был в силах воссоздать ничего – ни лица, ни тела, ни запаха, ни звучания голоса, - одно только чувство блаженства, неги и потери себя в слиянии с чем-то, что не было ни мною, ни ею, но породившим нас обоих… Не знаю, как тебе такое объяснить, это не поддаётся описанию, как не поддаётся ему ни что надземное. А сейчас, по прошествие стольких лет, её образ и вовсе обрёл бесплотность – лишь некое пятно, нежно светлеющее в пространстве ускользающей тёплой теменью… и непреходящей щемящей болью…

Он вдруг запнулся и замолчал, словно поражённой то ли воскресшей внезапно болью, то ли собственным красноречием.

- Но тогда мы не знали боли, ни боли, ни страха потери, да что там! – мы были совершенно уверенны, что блаженство не кончится никогда, пусть даже сгинет весь оставшийся мир, море вспыхнет пожарищем, а небеса обрушатся грудой бездарных каменьев, даже тогда… Ибо мир исчез, и время остановилось. Мы обитали в вечности. Вот это и есть Рай.

Я взял бессрочный отпуск с работы, а если б не дали – уволился бы без раздумий: у меня были кое-какие сбережения, достаточные на год беззаботной жизни, а кончились бы они – мне было плевать и на это, деньги перестали играть для меня хоть какую-то роль, как и вся беспорядочная, враз потерявшая всякий смысл мышиная возня в разноцветных блёстках, которой я жил прежде или думал, что жил, пытаясь заполнить ею неизлечимую пустоту внутри. Теперь же, впервые за всю мою жизнь, пустоты не стало. Потому, что была Бетти.

Он сделал рукой некий странный, оборванный жест отчаянья, обвёл стол пустым взором в поисках стопки, отыскал вроде бы одну, недопитую, безвкусно опрокинул в себя.

- В прошлом Бетти было куда меньше мужчин, чем у меня женщин, зато каждый из них был значителен, со своим именем, лицом, богатством постигнутого и переданного ей опыта. Но, с таким же успехом, мне кажется, она могла бы не иметь ни одного, быть девственной и непорочной, как Дева, приручившая Единорога. Да она и была такой от рождения, и любой приобретаемый ею опыт лишь подтверждал то, что было в ней и так, высвечивал ту или иную грань существовавшего. Каждый её мужчина соответствовал той или иной грани. И с каждым она ещё на чуть становилась собой. Я же, по её словам, каким-то непостижимым образом, сумел высветить их все разом. И она вспыхнула, засветилась и открылась так, как не открывалась ещё ни с кем и никогда.

Мы не расставались ни на час. Могли валяться на пляже, шляться вдоль берега или бродить ночи напролёт по бессонному городу, всякий раз забредая неведомо куда, открывая всё новые, потаенные, удивительные уголки, мимо которых тысячи раз проходили раньше, не замечая. Мы открывали мир заново, глядя на него распахнутыми настежь глазами ребёнка, не устающего восторгаться всем – завитком здания, глухим проулком, деревом, цветком, кошкой на мусорнике, роем пылинок в столбе фонарного света… Мы ласкали камни, давали новые имена созвездиям и изобретали языки – совершенные, тайные, всеохватные языки рассветов и закатов, светофоров и туманов, вольных птиц и пленников магазинных витрин, языки тактильных прикосновений и языки мыслей. Каждый из них был целым миром, бесконечной чередою миров, полных своей неповторимой, едва постигаемой нами жизнью. И мы жили жизнью всего этого, нет, не так: мы впервые по-настоящему жили. Понимаешь? Потому, что только это и было настоящей жизнью, а всё остальное, прежнее – тенью, ложью, подобьем.

А ещё мы любили. Любили миры и друг друга. Или миры друг друга. Думаю, мы и сами не смогли бы ни ответить, ни различить. Потому что, стали всем и везде. И всё стало нами. Познавая себя, мы познавали Вселенные. Они были бесконечны, бездонны, безбрежны, как и мы. Я знаю, ты думаешь о сексе. – Редфорд усмехнулся. – Но секса между нами не было. По крайней мере, так мне кажется сейчас. Т. е. со стороны могло бы показаться, что он, конечно же, был. И не просто секс, а лучший секс в мире – та самая восхитительная, всепоглощающая страсть слияния двух идеальных партнёров, о которой большинство лишь мечтает… или даже не смеет мечтать… Но мы сами не воспринимали его таковым – для нас он был просто естественным продолжением познавания друг друга всеми мыслимыми и не мыслимыми способами. Ведь у наших миров, помимо их протяженности в пространстве, были ещё и чисто физические параметры мужского и женского тел.

И мы любили тела друг друга так, как любили разумы и души. И миры наших тел – в точности, как и миры разумов и душ, - были нескончаемы и безграничны в своём познаваньи. Мы наслаждались открытием всё новых и новых тактильных ощущений – неожиданных, непредсказуемых, бездонных. Запретов или ограничений не было в принципе, как не было и извращений: само значение этого слова потеряло для нас всякий смысл, - были лишь предпочтения и вкусы, но и они менялись, претерпевая метаморфозы, как претерпевали их мы сами…

Редфорд засмотрелся вдаль. Взгляд его остекленел и застыл, как взгляд смотрящего в ни что не отражающую бездну. Или пустоту?

- Мы думали, так будет продолжаться вечность, вечность рая без конца и края. Но конец был уже близок. Ведь даже у Рая был свой конец… и свой Змий. Может, и тут всему виной были происки дьявола? Или Божий промысел? Может, мы ошибались, и запреты, всё же были, а мы, упоенные влюблённостью, сами того не ведая, преступили некий невидимый, не ощутимый запрет? Впрочем, если это и было так, то преступил его лишь я один…

- Да, - повторил он тоном преступника, приносящего признанье, - лишь я один. – Он вновь обвёл окружающее мутным, невидящим взглядом, запнулся на виде одной, недопитой стопки, и принял в себя. Его передёрнуло.

- В тот злопамятный вечер, - будь он трижды проклят! – мы долго валялись на салонном диване, лениво прихлёбывая вино, слушая тихую музыку и наблюдая за Малышом, самозабвенно возившем попку по плитам пола с обычным своим упоением и азартом. Потом перебрались в спальню.

- Секс – страна без границ, - продолжал Редфорд, немного помолчав, - а в нашем случае, как я уже говорил, то был даже не секс. Больше всего это напоминало… танец. Да, бесконечный, неистощимый, вечно юный танец сплетенья, в котором, с предельной чуткостью двух, настроенных друг на друга человеческих естеств, творились гармонии мотивов и импровизаций на тему всеохватного, пленяющего взахлёб блюза, блюза любви. Так говорила мне она, сам я до такого никогда б не додумался, хоть и был частью того же колдовства. Чудо по имени Бетти танцевало, извивалось нубийской кошкой, то и дело, принимая позы, одна умопомрачительней и недвусмысленней другой, порождая с моей стороны столь же однозначный отклик.

- Одна из её любимых была…, - он на мгновенье замялся, - уверен, что в Камасутре, или где ещё в восточных писаниях, у неё есть этакое экзотическое наименование, мне же оно было полностью неведомо. Зато я точно знал, чем и как следует на него отзываться. На политкорректном языке это называется «ануслингус», а на нашем собственном диалекте – «буравчик». Ты, конечно, уже догадался о чём речь. А нет – так поясню: имеются в виду ублажения анального отверстия партнёра языком, вплоть до нежного, настойчивого проникновения в это последнее. Не знаю, известно тебе или нет, но к женскому анусу стягиваются несколько тысяч нервных окончаний, только у клитора их больше, так что это необычайно чувствительное место, и, подобно вагине, концентрируются они у самого входа в отверстие, а не в его глубине. Я это всё к тому, что ласкания язычком для ануса, вообще-то, - самое то. Бетти же получала от этого поистине неземное наслаждение, один раз даже сознание потеряла, не говоря уж об оргазмах. А я… с ней я открыл для себя самую простую и нужную истину: наивысшее наслаждение заключается в доставлении наслаждения. Я научился не только созерцать его в умилении и восторге, но впитывать и впитываться в это не-моё-наслаждение так, словно был не только его источником и причиной, но и предметом приложения. Более того, им самим. Понимаешь? Я научился становиться НАСЛАЖДЕНИЕМ. Бетти, умевшая всё это гораздо раньше и совершеннее меня, говорила, что это схоже с состоянием самадхи – полнейшего растворения себя в Абсолюте, постижении высочайшего из всех возможных блаженств. Некоторые, говорила она, достигают чего-то похожего путём длительных медитативных практик, жесточайшего аутотренинга и аскетизма, другие – через искусство Тантры. Мы же достигли подобного путём превращения самих себя в то неуловимое, что на самом тончайшем и проникновеннейшем уровне объединяло нас обоих.

Редфорд склонил голову на бок и задумался, словно прислушиваясь к себе – то ли в попытке воскресить былое чувство слияния с Абсолютом, то ли…

-  Пойду, отолью. - Сказал он внезапно осипшим голосом. – Никогда не верь в то, что они продают тебе пиво, друг мой: они всего лишь дают тебе его напрокат!

Он вернулся, грузно покачиваясь и неся в руках ещё две огромные кружки и несколько стопок с чем-то мутно-белёсым. Усевшись, он тут же взялся за пиво, разом всосав в себя добрую треть пинты: видать, место для неё и вправду освободилось.

- Так на чём я там остановился?

- На наслаждении.

- На наслаждении?! – переспросил он, искренне изумившись, все своим видом говоря: в теперешнем его состоянии вникание в подобные тонкости было явно ему не под силу, сама мысль, что он на чём-то там остановился уже сама по себе являлась великим подвигом. – А раньше?

- На анальном отверстии, - с той же бесстрастностью подсказал его друг.

- Да? Мда… возможно, ты и прав… - Подобье тени воспоминанья пробежало по его осунувшемуся лицу. Глаза вспыхнули на мгновенье искорками былого восторга, которые тут же растерянно разбежались, замерли на миг, и угасли в безнадёжной потерянности. Взгляд его помрачнел.

- Ладно, - сдался он, - раз уж я дошёл и до этого, придётся рассказать тебе всё, до конца… Слушай же.

Так вот, в тот вечер мы именно этим и занимались. Светильники в её спальне горели притушенным, мутно-зелёным светом, и её тонкое, матово мерцающее тело медленно извивалось в потустороннем свете, словно тело русалки или какого-то, совсем уж таинственного обитателя глубин. И освещение, и музыка, и телодвижения, производимые ею в такт этой музыке, - всё порождало магию ритуального танца, почти священнодействия, постепенно переходящего в завораживающий душу и разум транс. Транс, впитывавший меня по капле.

Бэтти сидела, точнее, полулежала на коленях, спиной ко мне, колыхаясь под музыку света, а я, находясь позади, трогал её, то и дело, отзываясь рукою, пальцем, языком, там и тогда, когда и как требовали того музыка, движения, течения испускаемых ею флюидов. То и вправду был танец…   

- Да, да, я уже слышал про танец, ты снова и снова повторяешь одно и то же и топчешься на месте. Так что же там, всё таки, случилось, в этот, как ты его называешь «злопамятный вечер»?

- Что случилось?! А то и случилось, что в детстве меня недокармливали шоколадом! Ясно тебе?!   - Рявкнул на него Редфорд, так что на какой-то миг показалось, что сейчас он запустит в своего друга недопитой пинтовой кружкой, судорожно зажатой в кулаке. Его светлое от природы лицо побагровело от прилива крови и гнева, став похожим на свежеиспеченный кирпич, а глаза исполнились каплями годами непролитых слёз.

- Недокармливали… шоколадом?! В детстве?!

- Её звали Люси. Мне как раз исполнилось девять лет и это случилось на мой день рождения. Несколькими неделями раньше был её, и я подарил ей… жабу. Огромную живую жабу, чуть ли не с ладонь величиной, - старую, жирную, бородавчатую, омерзительного вида, с неистребимым запахом тины, гнили и разложения. Не помню, рассказывал ли я тебе когда-нибудь, как и где проходило моё детство? – он  посмотрел на своего друга, тот отрицательно покачал головой.

- Ну, так я тебе расскажу. Я родился в потомственной семье пионеров-первопроходцев или, как у нас их называли, «отцов основателей», - в одном из тех, продублённых временем и невзгодами семейств коренной аристократии, что прошли на своём веку всё – поднятие с нуля целины и осушение болот, малярию, лихорадку Западного Нила, чахотку, холеру, лихорадку «чёрной мочи», голод, засухи, неурожаи, нашествия змей, скорпионов и саранчи, угон и падёж скота, нападения арабских банд, погромы, поджоги, убийства, войны, - прошли, выжили, и остались, - словно всё это было насущно необходимым топливом для закаления духа, словно подбадривало лишь ещё сильнее и неистовее вцепиться в эту бешеную, непокорную и святую землю, и пустить в неё такие корни, которые вырвал бы, разве что, один лишь  Судный День. Вот какими они были, мои предки.

- Конечно, к моему рождению всё уже было давно не так. Внешне, семья выглядела остепенившейся и благодушной, слывя зажиточной, и всеми уважаемой, как то и пристало её чину и положению в нашей маленькой, патриархальной, замкнутой в сознании собственного превосходства общине. Во всём царили благость, спокойствие и достаток, даже, я бы сказал, изобилие. Но, с нелёгкой руки моей бабушки по отцу – стержня, оплота и, казалось, самого духа этого дома, величаемого ею не иначе, как «родовое гнездо», - этот устойчивый достаток нёс на себе неизгладимый налёт сдержанной суровости, этакий неизбывный немой укор, будто вечно напоминавший: «изобилие – плод скудности и бережливости; залог достатка – ограничение себя в излишествах, а видимое спокойствие дней нынешних куплено ценою жертв, утрат и несгибаемой воли. Послабление же устоев – роскошь, непозволительная ни в какие времена, конечно, ежели хотим мы жить и далее свободными на своей земле и под своей крышей, а не бродить по ущельям с шакалами в погоне за случайной падалью», - как сейчас помню слова бабушки и её при этом вид: кремень, а не женщина.

- В целом, это порождало атмосферу довольно странную, но это я понимаю сейчас, десятки лет спустя, когда давно уж стал тем, кого в мире нашего детства презрительно именовали «городскими», выплёвывая это ненавистное слово, как шип ядовитой колючки. Тогда же, всё виделось мне не только естественным, но и единственно правильным.

- А вокруг простиралась природа. Правда, ко временам моего детства она тоже давно растеряла большую часть своей первозданной, необузданной дикости. Но для нас, детей, всё так же оставалась ею: непознанной, бескрайней, полной опасностей страной, противостоящей всему человеческому и знакомому, что звалось «домом». И, в полном соответствии со славным наследием отцов-пионеров, -  самостоятельные вылазки в эту «дикость» всячески поощрялись: считалось, что так закаляется наше мужское эго и дух предков. Верховая езда, рыбная ловля, охота, походы в далёкие, специально «запрещаемые» места, - воспринимались домашними с молчаливой, едва скрываемой гордостью. Помню, какой восторг засиял в глазах бабушки, когда я принёс домой своего первого кролика, попавшегося в собственноручно смастерённые и расставленные мною силки! То было куда важнее, чем сдача какого-то там школьного экзамена – по её мнению, я сдал неизмеримо более важный экзамен: прошёл инициацию на выживание, заслужив тем самым звание, если и не настоящего ещё мужчины, то уж, по крайней мере,   достойного её самой внука.

- Мда… так вот, в одном из таких походов я и нашёл свою жабу в укромном заболоченном омуте, в самом сердце непролазных дебрей, известных лишь нам, детям. Сейчас уже не помню, но думаю, я наткнулся на неё случайно. Сперва нашёл, а потом уж озарился гениальной мыслью подарить её Люси на День Рожденья.

- Люси была дочерью наших соседей, таких же, как и мы старожилов, из семейства, едва ли не более престижного и почитаемого, чем наше собственное – истая аристократия. Худенькая, белобрысая, тонкая до прозрачности, она к тому же была изнеженной, капризной и своенравной, короче – настоящая принцесса. Именно так она себя и именовала и, разумеется, вела себя в полном соответствии со столь тщательно пестуемым ею имиджем. А я… я, естественно, был влюблён в неё по самую маковку, что, разумеется, обрекало меня на бесконечную череду пакостей. А тут – жаба! Да ещё под самый её ДР! Недоставало короны. Я смастерил её из картона и золотой фольги, но возникла новая проблема: она никак не хотела держаться на голове этого гадкого земноводного. Тесёмки спадали, клей не клеился… И тогда я не придумал ничего лучшего, как… пришить её к коже жабьего черепа. Я даже отыскал для этой цели в бабушкиной шкатулке особые парчовые нитки. Как выяснилось, хирург из меня вышел бы неважный. Как впрочем, и портной. Корона сидела криво и нелепо, зато неимоверно потешно, придав жабе вид комичнее всего ожидаемого. «Водружение» короны привело к тому, что из ранок на её голове  неустанно сочилась какая-то желтушная слизь (тогда я был полностью уверен, что это кровь). Такая же слизь источалась и из её глаз, так что в общем и целом вид у несчастного существа был плачевный в самом буквальном смысле.

Я вложил свой подарок в роскошную коробку из-под-не-помню-чего, обвязал бантом и… вручил моей возлюбленной при всём стечении народа, детей и взрослых, чинно рассевшихся в фамильной гостиной вкруг праздничного стола с медным самоваром прабабушки по центру. Принцесса изобразила милую, снисходительную улыбку, грациозно развязала бантик на коробке, приподняла крышку и… Потом случилось неописуемое. Нет, я конечно же, ожидал некоего, подобающего случаю эффекта, всплеска эмоций и тому подобных жеманностей, но… Люси побелела, как смерть, судорожно икнула, дёрнулась и… выпустила коробку из рук. Нет, не на пол, а прямёхонько на праздничный стол, точнее, на грандиозный именинный торт с глазурью, сливками и только что затушенными на нём свечами. Вообразил картинку? Что было потом просто не знаю: справедливо опасаясь августейшего гнева Её Высочества и всего семейства, я поспешно ретировался восвояси, пробормотав какой-то смехотворный для того предлог.  

Я, как тебе известно, Лев, а Люси была Близнец – самый, кстати сказать, наитипичнейший знак для принцесс. Наши Дни Рождения, стало быть, разделяла каких-нибудь пара месяцев, а то и меньше. В промежутке между этими двумя знаменательными датами я, практически, её не видел: как-то она ухитрялась избегать наших встреч лицом к лицу. Но через третьих лиц не уставала передавать мне свои искренние заверения в том, что я милостиво прощён, более того, что мой поступок, полный дерзостного юмора, оценен ею самым благоприятственным для меня образом, так что моим тайным упованиям на овладение сердца моей возлюбленной было придано, тем самым, чувствительное ускорение. Надо сказать, я не вполне представлял себе, что и как буду делать со своей принцессой, обрети я её на деле. Куда важнее был сам факт сознания обладания предметом своих вожделений. Так или иначе, я набрался уверенности в успехе и осмелился пригласить её на свой собственный ДР.

И это было моей первой фатальной ошибкой.

- Боже мой, неужели были и другие?!

- Да. Вторая и главная заключалась в том, что я был слепым и наивным недоумком. Я видел и понимал лишь то, что сам же хотел понимать и видеть, и так, как того хотел. Пора моей нежной молодости и неискушённость могли служить некоторым извинением беспросветной тупости, а о степени и глубине женского коварства я и вовсе не догадывался. Точнее, не догадывался примерить коварство чисто сказочных персонажей к совершенно земной принцессе и к… себе самому. С тех пор многое изменилось, уверяю тебя, сегодня я вполне осознаю, что сказки живут бок обок с нами, и обитают в них отнюдь не только добрые феи и волшебники; что наши ближайшие знакомые, друзья, возлюбленные могут обладать всеми чертами и качествами сказочных злодеев, что бури чувств, накал страстей и роковая фатальность слов и поступков существуют на самом деле, а не только на экране кино или сцене «Ла Скала».

Да, всего этого тогда я не знал, да и знать не мог. Но уж подозревать подвох я был обязан, хотя бы исходя из собственной, пусть и, ничуть незлобивой, проказливости. Но… любовь, друг мой, слепа. Слепа и доверчива, как новорожденный котёнок…   

Редфорд кисло усмехнулся, пригубил пиво и продолжал.

- Надо отдать ей должное: Люси всё продумала до мельчайших деталей. Явилась она, разумеется, с опозданием, как и подобает принцессе. На ней было совсем простенькое голубенькое платьице, но при её точёной фигурке оно смотрелось, как верх совершенства, а сама она  виделась воплощением чистоты и непорочности, как слеза ангела. Я просто уверен, что и это она продумала тоже. Она так и лучилась вниманием и доброжелательством, так что если у меня и оставались ещё хоть какие-то крохи подозрительности, они растаяли без следа: теперь я был не только слеп, но ещё и усыплён, нет, загипнотизирован – точь-в-точь, как кролик перед пастью удава… в небесно-голубом платьице. Сейчас моя выходка с Царевной-Лягушкой представлялась мне всего лишь безобидной весёлой проказой, но я и помыслить не смел, на сколько же безобидной она станет на самом деле в сравнении с сюрпризом, приготовленным мне Люси, тщательно вынашиваемым ею все эти долгие недели.

Время для вручения подарка она тоже выбрала куда удачнее, чем я. После общеобязательного застолья и прочих неизбежных формальностей, нас, детей, наконец-то предоставили самим себе в моей комнате с выходящей из неё в сад верандой. Лишь тогда Люси, с торжественно-таинственным видом подошла к своей сумочке и достала пакет в подарочной упаковке, с виду похожий на коробку дорогих конфет.

- Это, - сказала она, улыбаясь и протягивая мне пакет, - нашему дорогому имениннику.  

- Конфеты? – спросил я.

- Да, конфеты. Но не простые. А из твоего любимого горького шоколада. И с очень особенной начинкой. – И Люси посмотрела на меня с каким-то сложным, непередаваемым выражением лица. – Давай же, открывай, угощайся!

Тут я должен тебе кое-что пояснить. Шоколад вообще, а горький в особенности, был для меня эквивалентом блаженства. Ничто и никак, в ничтожной, унизительной степени и близко не приближалось к тому незамутнённому чувству восторга, которое я испытывал при поглощении этого неописуемого яства. Одна лишь мысль о горьком шоколаде наполняла мой рот сладостной слюной, и мысли – необоримым вожделеньем, думаю, очень схожим по своему химическому составу с сексуальным. Да я, совершенно в этом уверен, на гормональном уровне то были самые настоящие гормоны счастья – эндорфин и сератонин. Тем более что шоколад был для меня, как ни странно, запретным плодом, попадавшим в мои жаждущие уста в редких, прям таки исключительных случаях. И всё - из-за прихоти моей кремниевой бабушки. По сей день не знаю, в чём коренилась причина её неприятия этого лакомства, в каких глубинах души и воспоминаниях детства. Но по глубочайшему её убеждению, шоколад был синонимом слабости духа, испорченности характера, избалованности, полного отсутствия морали, - короче, всего того, что в её глазах олицетворял город в противовес нам – коренным фермерам, здоровым телом и духом. При этом запрет вовсе не распространялся на сладкое вообще, отнюдь. Та же самая бабушка могла часами заниматься приготовлением разнообразнейших пирогов, пирожных, пастилы, домашних варений и засахаренных фруктов. Всё это не сходило с нашего стола в избытке и изобилии, и на поедание их не было ни запретов, ни ограничений. Разрешалось решительно всё – кроме шоколада! – символа деградировавших, обречённых на погибель неженок.

- Горький шоколад? – переспросил я её.

- Ага. С начинкой!

Я открыл коробку. Утопая в золотой фольге, там покоились шоколадные слитки. Конфеты были огромные, неправильной формы, набухшие от начинки. По цвету то был самый горький из всех возможных шоколадов. Я взял одну из конфет и понюхал. Запах был восхитителен. Судя по всему, Люси изготовила свой подарок совсем недавно, может, ещё этим утром. Последние сомнения, если таковые ещё оставались, покинули меня напрочь, я погрузил конфету в рот до половины и, в состоянии охватывающей меня эйфории, предшествующей заветному экстазу, смачно надкусил.

Сперва я почувствовал ни с чем несравнимый, вожделенный вкус. Затем к нему начали понемногу прибавляться ощущения начинки: сладость, похожая на сладость марципана или тугого фруктового мармелада с характерной кислинкой. Рот мой наполнился слюной, нёбо сочилось вожделеньем, рецепторы обнажились и напряглись, как напрягается в стойке молодой кабель, учуявший текущую сучку. По телу – от головы, через руки, ноги и живот, до самых кончиков пальцев, пробежала первая волна блаженства. Рассудок мой помутился. И я, медленно, вдохновенно отдавшись наслаждению, принялся пережёвывать лакомство. Но вот мой язык, а затем и зубы нащупали нечто более жёсткое, нежели воображаемый мною мармелад. «Цукат? Орешек? » - подумал я, и надкусил сильнее. Чем бы это ни было, надкусываться оно не пожелало. «Наверное, скорлупка от орешка». Я выудил его изо рта и повертел в, ещё ничего не подозревающих пальцах. На вид он и вправду мог бы сойти за обломок ореховой скорлупы, и всё же, больше напоминал кусочек… панциря. Да, обломок жёсткого хитинового покрова, например… жука. Лишь тогда я догадался перевести взгляд на вторую половину надкушенной мною конфеты, которую всё ещё держал в руке. Из неё явственно торчала лапка. Очень характерная лапка с тоненькими суставчатыми сочленениями и рядом зубастых отростков по боку. Тараканья лапка.

Вспышка запоздалого озарения обожгла мой распалённый эндорфинами мозг, породив ряд волновых конвульсий. Те же рецепторы, что прежде, секунду назад, ревностно дегустировали компоненты вожделенья, сейчас принялись лихорадочно искать подтверждения жуткой истины. И, разумеется, нашли их в избытке. Мой рот, всё ещё полнившийся шоколадко-тараканьей смесью, сделал попытку исторгнуть из себя ненавистное месиво, но не тут-то было. Нервный спазм его опередил и, вместо того, чтобы выплюнуть, я судорожно сглотнул содержимое. Впрочем, и это не получилось у меня вполне. Не успев пройти и полпути в нежелавший принять его желудок, Люсин подарочек застиг ещё один горловой спазм и он, совершенно сбитый с толку противоречивыми приказами моего взбунтовавшегося тела, застрял где-то на уровне кадыка, не в силах быть ни протисненным  вглубь, ни исторгнутым наружу. Всё это заняло не дольше мига. Дыхание моё спёрлось, а горло превратилось в чугунное, набитое бетоном жерло. Я впал в ступор и понял, что умираю. Последним образом, посетившим моё гаснущее сознание, было видение меня, тонущего в клоаке сортира – жуткий кошмар, невесть почему преследовавший меня частенько и прежде. Затем я исчез, так что всё последующее свершилось уже без моего непосредственного участия.

По слухам, я не только умудрился самым банальным образом захлебнуться своей, так и не изверженной блевотиной, но и впасть в шоковый обморок – весьма опасное сочетание, скажу я тебе. Команда местной «скорой» со мной не справилась, и в критическом состоянии меня доставили в ближайший госпиталь. По рассказам, спасли меня чудом и, буквально, в последний момент, после чего я провалялся там ещё недели три, не меньше. Оказывается, я впал в ещё один ступор, на сей раз – психологический: напрочь отказывался говорить и вообще как-то реагировать на окружающую среду, а о принятии пищи и речи не шло, один её вид вызывал во мне рвотные позывы и припадки панических истерик. В конце концов, меня вылечила всё та же бабушка. Она настояла на моей выписке домой, и там, дома, сделала невозможное: организовала для меня персонального киномеханика с проектором. Моя комната превратилась в личный кинотеатр, где нескончаемой чередой, при свете волшебного фонаря, предо мною открывались миры. Лишь много лет спустя, когда самой бабушки уже не было, меня посвятили в детали её спасательного проекта. Как выяснилось, все фильмы тщательнейшим образом подбирались, проходя предварительный просмотр и строжайшую бабушкину цензуру, прежде чем допускались до меня самого. Фильмы эти, которые казались моему детскому сознанию не более, чем развлекательно-приключенческими, на самом деле несли на себе глубокие воспитательно-терапевтические функции. Они были самыми разными: о природе и животных, пиратах, войнах, путешествиях и открытиях, но одно в них присутствовало непременно: противоборство человека с любыми мыслимыми трудностями и выход его победителем в борьбе за идеалы и выживание,   – в лучших традициях наших собственных, овеянных легендами и преданьями, семейных предков.

И я выжил. В один прекрасный день я даже выбрался на солнечную веранду. Первое, что я там увидел, был пони – бабушкин подарок к моему Дню рождения. Несколько запоздалый, но чертовски своевременный подарок. Недели кинопросмотров подготовили меня к нему, как нельзя лучше. И я назвал его Идальго. Этот пони, (кстати сказать, непогрешимо шоколадного цвета, что тоже, думаю, было подобрано совсем неспроста), - стал на многие годы моим неразлучным другом и спутником по завоевательным походам «диких прерий». Уверен, ему принадлежит огромная заслуга в деле моего окончательного выздоровления. Впрочем, ещё очень долгое время я остерегался потребления шоколада, а при виде тараканов и подобной им живности, мне всякий раз приходилось делать над собой усилие для подавления рвотных спазмов. Омерзение же моё к ним осталось необоримым и по сей день.

Редфорд замолчал.

- Ну и ну, вот это история, - протянул его друг, покачав головой. – Но какое всё это имеет отношение к твоей Бетти? Уж не хочешь ли ты сказать, что в ту ночь испугался в темноте какого-то жучка?

- Самое прямое! Самое прямое, скажу я тебе. Иначе, какого дьявола стал бы я грузить тебя тараканами моего детства, будь они тут ни причём?!

Редфорд тряхнул кудрями, сосредоточился на столе и опрокинул в себя одну за другой две стопки мутного пойла. Было почти слышно, как его одурманенные мозги пытаются вернуться в ту ночь, в тот самый момент прерванного рассказа. И я поразился способности этого человека сохранять подобие памяти, несмотря на количество выпитого им спиртного.

- Так вот… Бетти… спальня, ночь, музыка, подводный свет, извивы её тела… и мой язык, ласкающий неописуемый анус…

Я слушал его, и поражался уже другому: как он вообще способен ещё говорить? Редфорд был мертвецки пьян. Однако, может, то было и к лучшему: будь он трезв – вряд ли рассказал бы всё то, что уже успел рассказать и то, что ещё собирался.

- …да… мой язык всё глубже погружался в мягкое, влажное, упругое отверстие. Оно становилось всё податливей и влажней. Бетти была близка к оргазму, по ней пробежали волны. Сжатия и расслабления становились всё чаще, неуправляемее, неистовей… И передавались мне. Мы оба стали духом Наслажденья. Вот, она содрогнулась особенно сильно, замерла на миг, содрогнулась ещё, и испустила свой безумный стон. Никогда не встречал я женщины, которая испытывала бы такие оргазмы: то был истошный, надрывный зов, исходящий, казалось, из  самой утробы земли – Матери-всего-сущего. Зов дикого, необузданного Зверя, заполняющий собою весь мир, всё небесное и подземное бытие, становящийся всем. На нечто схожее, быть может, были способны лишь сами изначальные Боги, в муках страсти и тоски по достигнутому ими на краткий миг и тут же исчезновенному совершенству полноты бытия, - состоянию, в котором только и могли они творить себе подобных. Вот какой была моя Бетти на пиках своего экстаза…

Редфорд горько вздохнул, вперив взгляд в никуда или… в тот сумеречный, навеки потерянный для него рай?

- Она всё ещё оставалась в той же позе, анус бешено сокращался, всякий раз изливая новую порцию пряного сока. А я, примкнувший к нему ненасытным ртом, - был само наважденье. Тогда-то я и почувствовал, как…что-то нежное, едва уловимое, коснулось моего языка и, извиваясь, устремилось вглубь. Несколько долгих мгновений заняло у меня хоть как-то это осознать и отреагировать, ведь я весь был в объятьях транса. Пока я, превозмогая череду небесных сфер, проходил все стадии экстаза вспять, низвергаясь на землю, вновь обретая тело и его ощущения, - какой-то периферийный клочок сознанья зафиксировал ещё несколько таких же нежных, ускользающих, щекочущих  прикосновений. Наконец, я вернулся к себе настолько, что был уже в силах оторваться от источника моего наслажденья и провести рукой по губам. По моему трепещущему языку, словно порхали бабочки. Нет, скорее они походили на гусениц, а образ бабочки родился во мне чуть позднее, быть может, именно по аналогии с ними, т. е. был логическим продолжением образа гусеницы, переданным моему мозгу через язык сенсорными окончаниями. А может, ни о каких бабочках я тогда не мыслил вовсе, и образ их появился во мне много позже, когда я, в стотысячный раз анализировал всё, что произошло?

Так или иначе, там было слишком темно, чтобы хоть что-то разглядеть и понять. Я пробормотал нечто извинительное распластавшейся на постели, содрогающейся Бетти, и, пошатываясь на неверных ногах, побрёл в душевую. Лишь там, в мертвенном, бездушном свете неоновой лампы, я пошарил во рту языком и извлёк на ладонь порхавших во мне «бабочек». И мне открылась истина. Это были глисты. Должен тебе сказать, что как человеку, всё детство и юность проведшему среди самых разнообразных домашних животных, глисты были для меня не в диковинку, да что там глисты! Чего я только не насмотрелся: клещи, опухоли и болезни кожи, мертворожденные телята и выкидыши, уроды и мутанты… Как-то раз, помню, я, на пару с ветеринаром, даже вынимал по кусочкам задохнувшегося при родах козлёнка в попытке спасти хотя бы мать. Так что, любое проявление естественных процессов жизни и смерти само по себе не смогло бы ввергнуть меня в шок. Однако, глистов на вкус я не пробовал ещё никогда.

Я стоял и тупо рассматривал вертящихся на моей ладони червячков. Они были такими же мертвенно-бледными, как неоновый свет, выказывая при том поразительную живучесть и вертлявость. Думаю, я и тогда не вполне ещё осознал произошедшее, но чувствовал как, – независимо от моего на того желания, даже вопреки ему, - во мне растёт, ширится и подступает к горлу необоримый позыв на рвоту. А вместе с ним – паника, очень похожая на ту, что охватила меня тогда, в детстве, с тараканами. С одним отличием: тогда, в первый раз, я ещё не знал, чем она может мне грозить. Зато знал теперь. Каждая клеточка моего тела хранила в себе память о всех мучениях, страхах и борьбе за выживание. За долю секунды я вспомнил всё. Это породило ещё одну волну паники – куда сильнее и опаснее предыдущей. Вместе со рвотой меня стал охватывать паралич. Я хотел стряхнуть с ладони извивавшихся на ней мерзких тварей, но уже не в силах был ею пошевелить. Вот-вот, чувствовал я, спазм охватит горло, и тогда… тогда…

К счастью, на сей раз рвота его опередила. Меня швырнуло на пол, куда-то мимо унитаза, и стало выворачивать наизнанку. Никогда в жизни я так не блевал. Исторгнув содержимое своего желудка, я перешёл на желудочный сок, а потом, наверное, на чистую жёлчь. Мне давно уже не чем было извергаться, но тело продолжало это делать, истово, неостановимо, как корчится в припадке бесноватый, чувствуя, как с каждым, пустопорожним уже рвотным позывом, его покидает человеческое, всё более превращая в безликий, лишённый разума и воли комок утробного ужаса. Думаю, то был самый настоящий, пусть кратковременный, но необычайно яркий по мощи приступ психоза. Я слышал, как прибежала Бетти, как стала мне что-то кричать… В ответ я угрожающе замычал. Тогда она сделала самую разумную вещь из всех возможных: направила на меня струю обжигающе холодного душа. Вскоре спазмы покинули меня, оставив валяться на полу в луже собственных испражнений. Меня охватили холод и дрожь. Я сделал слабую попытку встать, Бетти подхватила меня под руку, но я зловеще прошипел ей: не прикасайся ко мне!

Кое-как я добрался до спальни, собрал в охапку случайные части моего туалета, и выскочил вон, оставив Бетти в полном неведении и смятении чувств. Одевался я уже на улице – мокрый, дрожащий, исполненный омерзения. Да, теперь меня обуяло омерзение, как прежде ужас удушья. Оно было таким же тотальным и всеохватным, вобрав в себя всё и вся – меня самого, со всеми потрохами, застарелыми фобиями и сгустками воспоминаний; дом, из которого я только что пустился бегством; постель, в которой я совсем недавно в исступлении занимался любовью; наконец, сам предмет этой любви – мою Бетти, которую – я был уверен, - люблю больше самой жизни. Сейчас же, точно так, как прежде являлась она для меня источником квинтэссенции любви, - сделалась источником омерзенья.

Чувства – вещь иррациональна, - продолжил Редфорд, помолчав и влив в себя очередную стопку. - Тогда я не мог расчленить их на составляющие, выделив подсознательные мотивы, истинные причины, следствия, и последствия следствий. Я не знал: что возобладало надо мною больше – гнев на себя за слабость и потакание собственным страхам? Чисто физическое неприятие отвратительного на вид желудочного паразита? Или тот факт, что обитал он не где-то, а в теле моей несравненной возлюбленной, моей чёрной богини ночи – средоточии тайны, экстаза и волшебства, сведенной в одночасье банальным червяком до банальной обыденности всякой плоти? Ничего этого тогда я не знал. Я просто исчез.

Несколько долгих дней ушло у меня на то, чтобы просто успокоиться и прийти в себя. Лишь тогда омерзение мало-помалу уступило место стыду. Как мог я так поступить с Бетти? За что ей всё это, в чём она виновата?! Моё поведение в любом случае было непозволительным. Я понимал, что обязан ей всё объяснить. Но и тогда я не нашёл в себе мужества встретиться с нею воочию. Я не решился даже позвонить ей. Вместо этого я написал ей письмо, причём, не на какой-то там имейль, а обычное, от руки. Я рассказал ей всё, что рассказал сейчас тебе, и много больше, всю свою жизнь. То была длинная исповедь на десятках листов. И отправил её по почте – настоящей, старой почте в заказном конверте, в надежде выиграть ещё пару дней отсрочки. Она звонила мне, я не отвечал на звонки. В конце концов, ей не осталось ничего другого, как ответить мне тем же способом: написать письмо.

Она не поверила мне. Просто напросто не поверила в то, что в её совершенном, экологически стерильном теле может водиться такая элементарная тварь, как кишечный глист. И свела всё на мои собственные страхи и комплексы, повергнувшие меня сперва в нервный припадок, а затем – в постыдное бегство. И всё. Но я-то знал правду. И даже её причину: Бетти заразилась глистами от Малыша. Почему, ты думаешь, он так упоенно елозил попкой по плиткам пола? Уже потом, много позже, я случайно наткнулся на результаты одного научного исследования, доказавшего очевидное: домашние животные и их хозяева обладают, практически, идентичной желудочно-кишечной флорой. И фауной, как выяснилось, тоже. Я предложил ей убедиться в моей правоте и сдать анализы. Сначала она заупрямилась, потом, поборов себя, согласилась. Анализы, разумеется, оказались положительными. Теперь уже ею овладело чувство стыда. Бетти стала принимать курс лечения, на пару со своим Малышом. Затем последовали опять анализы и проверки. Всё это время мы общались исключительно посредству почтовых писем.

По мере обмена нашими посланиями, я обратил внимание на постепенные изменения в их стиле, точнее, в эмоциональном настрое. Место гневных обвинений, пылких объяснений и прочих всплесков, заменила некая отстранённость, отгороженность каждого в своём личном пространстве-времени. Нас стало уже двое - существ, совсем недавно связанных бесконечно многим родным, общим, любимым, и… бывшим. Всё, что делало нас любимыми друг для друга, казалось бы, никуда не делось, всего лишь отошло на время в тень, уступив чему-то, чему мы ещё не могли найти точных слов и определений. Одно было ясно: там, где прежде было одно единослиянное существо, теперь появились два. Отношения между двумя этими новорожденными, растерянными и смущёнными сутями были не вполне ясны ещё и им самим, но то, что их двое - разных, обособленных и отстоящих друг от друга – было уже очевидно.

Он вновь замолчал, и вновь обыскал стол в поисках спиртного. Тщетно. «Фредди! » - рявкнул он на весь зал, и этот его «Фредди! » был исполнен такой тоски и муки, такого отчаянья и мольбы, что Фредди, самым невероятным образом распознав зов сквозь весь невообразимый шум, музыку  и многоголосицу паба, почти тот час же оказался у их стола. Пока он убирал с него пустые посудины и ставил полные, Редфорд сидел, неподвижно уставившись в одну точку. Он стал белее мела, словно узрел призрака. Учитывая всё им выпитое за этот вечер, я ничуть бы не удивился, окажись оно и вправду так. Фредди ушёл, но Редфорд этого не заметил. Казалось, дух покинул напрочь его, пропитанное алкоголем тело, не найдя для себя хоть какого-то в нём пристанища. Наконец, после долгого молчания, его друг, всё это время терпеливо молчавший, попытался вернуть Редфорда к жизни.

- И это – всё? – Спросил он. – Больше вы так и не встретились?

Редфорд не реагировал. Как видно, голосу пришлось совсем не просто достигнуть сознания адресата, пробиваясь сквозь окутавшие того пары и оболочки. Но вот, Редфорд медленно повернул голову: голос настиг сознанье. Не глядя, рука его попыталась нащупать на столе стопку, промахнулась, и та полетела на пол. Брызнули осколки. Он потянулся за другой, на сей раз, успешнее. Выпил.

- Отчего же, - проговорил он, и я поразился изменению в его голосе. То не был более голос Редфорда, пусть и сколь угодно изменявшийся на протяжении вечера, нет, этот – был голосом другого, совершенно незнакомого мне человека – холодного, жёлчного, бесчувственного… и смертельно усталого. – Отчего же, - сказал этот чуждый, вселившийся в Редфорда дух. – Мы встретились. – Злая усмешка заставила его губы скривиться. – Встретились, ведь мы всё ещё думали, что никто из нас не готов потерять другого. Или так, по крайней мере, нам казалось. Да только… знаешь, у археологов есть такая пословица: «Как бы вы не склеили черепки разбившегося сосуда, воды ему уже не держать».

Я неотрывно смотрел на человека, поведавшего сегодня свою удивительную историю. Или на то, что от него осталось.

- Вот так я потерял мою Бетти. Теперь ты знаешь, - произнёс дух, завладевший телом и душой Редфорда, и вновь усмехнулся. Внезапная  дрожь сотрясла его, руки, шея и голова конвульсивно дернулись, и мне представилось, будто я стал свидетелем битвы меж духом-узурпатором и законным владельцем. Первый не желал оставлять добычу, второй пытался во что бы то ни стало вернуться. И произошло невероятное: на какой-то миг прежний Редфорд обрёл шаткую власть над своим украденным телом. Лицо его пошло красными пятнами, глаза разгорелись, он перегнулся через стол, цепко ухватился за руку своего друга, и молвил своим собственным, жарким, надрывным, полным неизбывной муки голосом:

- Я дам тебе один совет, слышишь?! Я дам тебе совет! Запомни его на всю свою драную, никчемную жизнь!

И он заорал на весь переполненный зал, на весь, погрязший в вечной ночи город, на весь мир:

- Хочешь поиметь счастье?! – Не лезь в жопу!

Его никто не услышал. Какой-то миг Редфорд, - или то, что от него осталось, - ещё сохранял положение своего тела. Затем грузно повалился на стол.

 

Я вышел прочь. Меня тут же подхватил ветер. Слава богу, гроза уже началась.

 

27. XII. 2011