Как избежать встречи с волком

Капризное счастье, улыбнись еще раз…Пролог.Странное чувство любовь. Само по себе странное, а когда смешано с адской болью, превращается в отраву, разъедающую изнутри. Медленно вытравливая все светлое, что хранилось в душе, согреваемое той самой любовью. Но больше нет тепла. Любовь не греет, леденящим прикосновением сжимая твое сердце в своем кулаке, превращая в прах.Раньше, читая сообщение в телефоне, невольно начинаешь улыбаться. Теперь же, все смс превратились в бесчувственный и безэмоциональный текст. Раньше считала минуты от встречи к встрече – а сейчас ищешь повода их избежать. Каждое прикосновение когда-то было чем-то особенным, волнующим до мурашек, интимным. Теперь одергиваешь свою руку, как кипятком ошпаренная. Поцелуи дарили ощущение полета, кружили голову, как глоток свежего воздуха наполняли тебя жизнью. Но больше не летаешь…Почему любовь смешалась с болью? Потому что все в один момент потеряло смысл. Обесценилось. А ценилось ли вообще? Когда-то я слышала в трубке голос, некогда родной и любимый, подобно сладкой песне, ласкающий слух. Но этот голос стал чужим.С наступлением ночи хотелось лезть от тоски на стены. Она сжирала меня. Я не привыкла к одиночеству. Я боялась его как огня. Накапливая в себе весь негатив, я только усугубляла ситуацию. Так рвалась на свободу, а когда она мне была дарована, стала для меня наказанием, сущим адом. Потому что я оказалась слабой. Перед испытаниями, приготовленными мне судьбой, с ними я не смогла справиться. Перед сильными чувствами, с которыми я не смогла совладать, не смогла обуздать их и усмирить. Это любовь всегда была дикой и спустя долгие годы ее не получилось приручить.ОН и ОНА – история в черно-белых тонах, с верою в счастливый финал, в истории с названьем Любовь. А свои роли мы сыграли, чертовски паршиво испортив весь сюжет. ОН – мое проклятие и мое спасение. Мое отчаяние и моя надежда. Ад и рай. Он каждый день убивал меня, медленно, словно наслаждаясь моей гибелью, а после сам же вдыхал в меня жизнь.В жизни каждой женщины есть мужчина, который переворачивает ее мир с ног на голову. Вырывает себе часть ее сердца, заполняя собой, навсегда становясь его неотъемлемой частью. И не важно, каким будет окончание истории, сердце, с того самого момента, когда его поражает стрела Купидона, перекраивается разными нитками, словно с кусочков двух половин становясь единым целым. Становясь чем-то уже никогда незаменимым.Но однажды, взлетая слишком высоко, порхая в облаках от счастья, ты ощущаешь, как одним ударом тебе отсекают крылья, и ты камнем вниз летишь. И лучше бы разбилась к чертям. Лучше бы раз и навсегда забыла про эту боль. Не рвала себе душу, не выла волком на луну, не искала среди прохожих знакомый облик. Да ничего бы не делала из того, что вгоняет меня в черную меланхолию. Год за годом, он вонзал в мое сердце ножи. По самую рукоятку. Забрал всю сладость любви, с поцелуями она осталась на его губах. На моих теперь лишь горечь да соленые слёзы. Плачу, плачу, плачу… Господи, во мне порой даже слез не оставалось, и оставалось лишь скулить, проклиная свои чувства. Былые, нынешние или будущие? Я потеряла себя. Часть меня растворилась в НЕМ, а часть просто рассыпалась мелкими осколками разбитого счастья.И, казалось, когда рядом появился

Словарей нет. Что делать? Я приходил в библиотеку Макгильского университета и тратил целый день на то, чтобы найти эквивалент двум терминам. Но термины были правильные, и я горжусь тем, что через полгода оценки моей работы, которые выставлял заказчик, были пятерками. А потом я попал на русскоязычное «Радио Канада» и проработал там семь лет.— Мне дал рекомендацию Саша Соколов, автор гениальных романов «Школа для дураков» и «Между собакой и волком».Здесь нужно сделать отступление и рассказать о том, кто такой Саша Соколов, если кто‑то вдруг не знает. Это один из самых талантливых писателей второй половины XX века, таких людей рождается всего два-три на поколение. Сашину прозу я знал задолго до встречи с ним. Когда‑то в Москве мне дали слепую самиздатскую копию «Между собакой и волком». Я не стесняюсь выглядеть идиотом и поэтому с удовольствием расскажу, как я ее читал. Сначала у меня все руки не доходили, затем я прочел ее один раз, и мне более-менее понравилось. Потом позвонил друг и попросил вернуть ее. Я подумал, что надо еще раз посмотреть, потому что ощущение было чуть теплое. Прочел второй раз — два часа ночи. Прочел третий — четыре утра. Прочел четвертый — шесть утра. Пятый — восемь утра. И вот тут-то я начал визжать от восхищения и безумной зависти! В этой книге Саша описывает в стиле Брейгеля — чего и не скрывает — советскую жизнь 1947 или 1948 года, это угадывается совершенно точно. При встрече я спросил его, как он сумел это сделать, ведь в 1947-м ему было всего четыре года. Саша родился в Канаде: он был сыном советского разведчика, которого раскрыли и выслали обратно в СССР. И Саша сказал: «Знаешь, Бахыт, когда я после Оттавы вдруг оказался в России, это стало таким потрясением, что я запомнил все». Этот роман очень непростой, но это великая веха в истории русской литературы. — Вы познакомились с Сашей в Канаде?— Физически мы с ним встретились в Вермонте — в русской школе Норвичского университета. Это абсолютно эпохальное, легендарное заведение, куда съезжалась русская интеллигенция со всей Северной Америки, — летняя школа русского языка для американцев. Там было человек двести студентов и человек сорок преподавателей, но они с раскрытыми объятиями принимали всех нормальных людей, которые говорили по-русски: это помогало им создать вокруг студентов атмосферу России. Я ездил туда как вольноопределяющийся гость и друг этой школы. В Норвиче можно было за три копейки снять комнатку, а Монреаль от этого места всего в трехстах километрах. Там была чудесная, невероятная атмосфера, и

Своей речи, – нет как будто места для спора между мной и представителем обвинения: ведь подсудимый сам признал себя виновным, ведь его преступление и его личность, равно как и личность его жертвы, волю которой он будто бы изнасиловал, кажутся чуть ли не всем, в этой зале присутствующим, недостойными особого мудрствования по их якобы достаточной пустоте и обыденности. Но все это совсем не так, все это только одна видимость: спорить есть о чем, поводов для спора и размышлений очень много…И далее:– Допустим, что моя цель – добиться только снисхождения подсудимому. Я бы мог тогда сказать немногое. Законодатель не указал, чем именно должны судьи руководствоваться в случаях, подобных нашему, он оставил большой простор их разумению, совести и зоркости, которым и надлежит в конце концов подобрать ту или иную рамку закона, наказующего деяние. И вот я и постарался бы воздействовать на это разумение, на совесть, постарался бы выставить на первое место все лучшее, что есть в подсудимом, и все, что смягчает его вину, будил бы в судьях чувства добрые и делал бы это тем настойчивее, что ведь он отрицает лишь одно в своем поступке: сознательную злую волю. Однако даже и в этом случае мог ли бы я избежать спора с обвинителем, определившим преступника не более не менее, как «уголовным волком»? Во всяком деле все можно воспринять по-разному, все можно осветить так или иначе, представить по-своему, на тот или иной лад. А что же мы видим в нашем деле? То, что нет, кажется, ни одной черты, ни одной подробности в нем, на которую бы мы с обвинителем смотрели одинаково, которую мы могли бы передать, осветить в согласии: «Все так, да не так!» – должен каждую минуту говорить я ему. Но, что всего важнее, так это то, что «все не так» в самой сути дела…Ужасно и началось оно, это дело.Было 19 июня прошлого года. Было

В Куррумпо. В первые дни, чтобы познакомиться с местностью, я объездил окрестности верхом. Мой проводник по временам указывал мне на кости какой-нибудь коровы, еще покрытые остатками шкуры, и замечал при этом: «Вот его работа!»Мне стало ясно, что в такой дикой каменистой местности нечего и думать преследовать Лобо с собаками и лошадьми. Единственными пригодными средствами поэтому оставались капканы и отрава.Не стану вдаваться в подробности и описывать всевозможные способы и ухищрения, к которым я прибегал, чтобы овладеть этим «волком-оборотнем». Не было такой смеси стрихнина, мышьяка и синильной кислоты, которую я не испробовал бы как отраву для Лобо. Не было ни одного сорта мяса, которое я не употреблял бы как приманку. Но каждый день, отправляясь утром узнать о результатах, я убеждался, что все мои усилия оказывались бесплодными. Старый король волков был слишком хитер, и я не мог перехитрить его.Достаточно привести один пример, чтобы доказать его удивительное чутье.По совету одного старого охотника, я растопил немного сыру вместе с почечным жиром только что убитой телки; сыр я резал костяным ножом, чтобы избежать металлического запаха. Когда смесь остыла, я разделил ее на куски и, сделав отверстие в каждом куске, вложил туда большую дозу стрихнина и цианистого калия, заключенного в капсулу, не пропускающую никакого запаха. Затем я закупорил дыры сыром. Во время этой работы я не снимал перчаток, вымоченных в теплой крови телки, и даже старался не дышать на приманку. Когда все было готово, я положил приманку в мешок из сыромятной кожи, тоже весь вымазанный кровью, и поехал верхом, волоча за собой печень и почки быка, привязанные на веревке. Я сделал круг в десять миль, бросая через каждые четверть мили по куску приманки, тщательно избегая при этом прикасаться к ней руками.Лобо появлялся в этой местности в начале каждой недели, а остальное время проводил, по-видимому, где-нибудь около подножия Сьерра Гранде.Дело было в понедельник, и в тот самый вечер,